1
Козу звали Ностра. Коза Ностра. Попросту Козаностра.
– Мафиозная ты структура, - горестно вздыхал дед Архип, сидя на завалинке возле избы.
– Мафиозная и вредная. Вроде как террорист.
– Опять телевизора нажрался!
– резюмировала баба Груня.
– А он - наркотик! Опиумный мак. Лучше бы в церкву сходил. Вон, козу, бедную животину, каким-то носом назвал. Срам, да и только!
Но церковь была далеко, а бедная животина всякий раз выслушивала деда внимательно и с большим удовольствием. Дедова характеристика ее явно устраивала.
Не тяготило ее и одиночество. Одна коза на всю деревню. Именно это возвышало Ностру в ее глазах, делало гордой и мрачной, демонски-коварной и злобной.
– И-и, болезная! Вроде как дьявол, - вздыхал дед и ласково усмехался.
Деревня медленно вымирала, смотрела на мир косо-равнодушно, наспех забитыми досками низких окон радикулитных домушек, навсегда вросших в мать-сыру землю. Молодежь поразбежалась, средний возраст - тот тоже послушно покатился в города за детьми и внуками малыми, а старики... Ну, этим деваться некуда. Да и не очень тянуло их вдаль от родных садов-огородов. Куда-то ехать умирать? Нет...
– Прислуга - она была раньше, это давно... Очень давно, - сообщил дед Архип Петру-племяннику.
– А чего теперь? Прям возрождается... И то слово, пришла пора ей осенняя, как грибам в нашем лесу... Вон сколько развелось!
– Плевать на это! Лишь бы не было войны, - злобно буркнул Петр.
Да, детское понятие. Очень давнее. Историческое. Вырос - и все изменилось. Слуги, господа... Или вы еще не въехали в ситуацию?.. Въезжаем в капитализм! Следующая остановка - Нью-Йорк! Поехали... Осторожно, двери закрываются... Неужто добрались?.. Приехали...
После развала армии и возвращения из Германии Петр Васильев мыкался долго - без жилья, без работы... Тоска тоской. Даже подумывал заглянуть к психотерапевту. Модная нынче забава.
Жили сначала в Донецке, у тещи, женщины своенравной и лихой, зятя по-своему любившей, хотя нередко ядовито проезжающейся на его счет.
– Эх, Петух ты Петух! Встал с первыми, лег с последними. Как же ты пропел все, как все прокукарекал? Ни угла, ни кола! Только звездочки на погонах. Были бы золотые - загнали бы! А так - и продать неча.
Потом теща вдруг объявила:
– Подавайтесь в Россию! Дед там у Тоньки живет. Може, возле него прокормитесь.
Характерец у Тониной матери оказался решительный.
Когда-то она точно так же приказала молодой дочери:
– Уезжай! Тут тебе делать неча. Здесь найдешь себе мужа-шахтера, опосля его похоронишь, как из шахты мертвого вытащат... глаза себе выплачешь, детей одна ставить на ноги будешь, маяться... Сынов в шахту проводишь - работать тут парням больше негде - вдругорядь всех похоронишь, сердце изведешь... Уезжай! В другом месте судьбу себе сложишь. А ведь жизнь, доча... она короткая, как глоток...
Случилось это после гибели старшего Тониного брата. Отец погиб давно, когда Тоне было шесть лет. Ушел утром на шахту - и не вернулся. Обычная история. Газ вырвался на волю - страшный и людей ненавидящий.
Тоня привыкла к смерти, выросла под неизменные крики и плач соседей - в городе постоянно погибали шахтеры. Каждый день ждала этого плача и его боялась. А работали почти все мужики, конечно, на шахте - куда здесь еще податься? Правильно мать говорила. И брат туда пошел. А когда не вернулся домой точно так же, как отец...
Мать сидела с сухими глазами и покачивалась на стуле, не замечая своих движений. Тоня несмело подошла и остановилась рядом.
– Мама...
– Уезжай!
– повторила мать, глядя в стену.
– Тут ни жизни, ни судьбы себе не найдешь... Гиблое место. Я одна проживу. Соседки помогут в случае чего. Любу помнишь?
Любу Тоня помнила преотлично.
Девочка была умственно отсталой, и родители, дальние родственники Тониного отца, все пытались ее вылечить, часто возили на юг, почему-то считая море лучшим лекарем. Потом пристроили девочку в какой-то специальный интернат в Москве, с помощью неких Васильевых. Познакомились на юге. Глава семьи, военный в отставке, работал в интернате шофером, продукты возил. Один раз Тоня сама провожала Любу в Москву - собралась на город посмотреть. И остановилась у Васильевых. Так познакомилась с Петром, тогда еще юным курсантом.
– Любкины родители напишут этим Васильевым, може, у них первое время поживешь, - монотонно говорила мать, без остановки раскачиваясь на стуле.
– А там видно будет...
Через неделю Тоня уехала в Москву.
Молодой Петр Тониному приезду обрадовался. Выскочил в переднюю, закрутился возле... Тоня смутилась.
– Я пока поживу у вас, если можно...
– прошептала робко.
– Я заплачу, мама денег дала на первое время... Пока работу найду и жилье...
Александра Петровна сухо кивнула: она была предупреждена и письмом, и звонком, была нежно просима дальними Тонькиными родственниками, но всему есть свои границы.