Взяв в руки красную ручку, Карамазова смежила веки.

— Закройте глаза! — приказала она. — Вам не надо видеть…

И вдруг с шумом втянула в себя воздух и заговорила, быстро и странно, на незнакомом, непривычном уху, темном языке.

— Владимир…. Владимир… Владимир… — повторяла она, переплетая единственное понятное слово с резкой и пряной речью.

Ее острые слова разрезали воздух как шелк. И сквозь образовавшуюся длинную бескровную рану подул сначала слабый, рассеянный, но с каждой буквой все более осязаемый, все более цепкий — холод.

— Владимир… Владимир… Влади… — Голос ведьмы сломался на полуслове.

Послышался сухой всхлип бумаги. Зудящий звук шариковой ручки, водимой по каменной поверхности стола.

Не удержавшись, Наташа слегка приоткрыла глаз и, охнув, зажмурила вновь, скривившись в безмолвном оскале.

Ей почудилось, что, перекинувшись через спинку кресла, над Карамазовой склонилась длинная, худая тень, направляющая ее руку своей черной рукой…

«Мне показалось!!!»

Ручка остановилась. Снова хрустнул бумажный лист. Все началось по новой.

«Скорее… скорее б окончилось. Хочу уйти… Зачем я осталась?» — винила себя Наташа, стараясь заколоть, захлестать, забить здравыми упреками овладевший ею мутный кошмар.

Страшная тень стоит в двух шагах от нее, мертвая тень, которой достаточно протянуть холодные пальцы… и….

«Нет, показалось, показалось! Хочу уйти. Скорее уйти!»

Страшная улыбка распятая на мертвом лице. Неужели он тут? И черная рука тянется сейчас к ней, чтобы коснуться ее щеки, груди, волос: «Кажется, мы уже встречались, Натали…»

«Нет, нет, — трусливо открестилась она. — Я ему не нужна… Ему нужна только Оля!»

— Есть, — звонко сказала Карамазова.

Ее голос, как щелчок, ударил по обвившему Наташу страху, и тот начал медленно, неуверенно уползать…

Певица открыла глаза.

— Можно включить свет? — торопливо спросила она и, не расслышав согласия, сама бросилась к выключателю. Вспыхнул зеленый абажур под высоким потолком — стало легче.

Могилева запрыгала на месте, пытаясь согреться. Но уходить уже не спешила — было интересно: чем это кончится?

Оля жадно смотрела на блокнот в руках ведьмы.

— Что ж, — растолковав ее взгляд, Карамазова вырвала листок. — Вы имеете право… Прочтите его нам вслух.

Выхватив из пальцев Иванны долгожданное письмо с того света, Ольга зачла громко, залпом — прежде чем успела уловить смысл.

Слушай, Натали. Если бы я знал, что это мой последний год, то не потратил бы его на такую дешевку, как ты. Поняла?

Я ведь любил жену, а не тебя. Любил больше жизни. Хотел быть с женой. А ты лгала и неспособна любить никого. Я не прощу тебя, умирая, Натали!

Ты скоро умрешь. Я расквитаюсь с тобой!

Пауза была долгой и невыносимо неловкой.

— Что это? — как всегда, первая не выдержала Могилева. — Это кому?

— Что вы подсунули мне? — завизжала Оля, выкидывая вперед разъяренную руку и сотрясая зажатой в ней бумагой. — Это невозможно! Володя не мог сказать такого!

— Это то, что он продиктовал мне сам, — твердо произнесла ведьма.

— Да вы развели меня! Вы сами придумали!..

С ненавистью скомкав лист, Ольга яростно швырнула его в непроницаемое лицо колдуньи и рывком встала с кресла.

— Стой! — закричала Наташа. — Она не врет. Я… чуть-чуть приоткрыла глаза. И я… видела его! Сейчас! Он был здесь! Черная тень… Рукой по ее руке… Он писал. Это! — При одном воспоминании о Тени огромные карие глаза певицы стали черными от ужаса.

И вглядевшись в них, пристально, требовательно, зло, Оля отчетливо поняла: Могилева говорит правду. Слишком явным, слишком неподдельным был ее страх.

— Значит… — Она замолчала. — Значит, не «любил нежно», а «любил жену». — Она сплюнула эти слова сквозь зубы. — Вот, значит, как… Что ж… Сколько я вам должна?

В ее вопросе прозвучал вызов.

Оля, размазанная, жалкая, хлюпающая, переменилась на глазах — выдвинутый вперед подбородок, амбициозный нос, самоуверенные глаза. Злость расправила ей плечи, втянула живот, выпрямила спину, придала четкую форму и яркость граней, вернула силу, привычки, повадки, принципы…