Бурлюк Давид Давидович
Шрифт:
Совсем особое, очень «деликатное» положение занимает в вопросе Октября поэзия Ал. Блока.
И. Василевский (Не Буква) отмечая необычную популярность «12» Блока подчеркивает, что А Блок в своей «нашумевшей поэме» находит для изображения Октября только черные, мрачные безотрадные тона.
С кем был Блок? Был ли он «за» или «против»?
Это вопрос особого исследования. Мнение самого поэта не важно. Мы судим и должны судить об этом только по произведениям его!
Мне не попадалось предсмертных стихов Блока,
Может быть они еще не печатаны.
Может быть окончательное решение Ал. Блок унес в свою преждевременную, великую могилу.
Но вот отрывки из Александра Блока:
…стихотворения периода 1921 года:
Но не эти дни мы звали, А грядущие века. Пропуская дней гнетущих Кратковременный обман, Прозревали дней грядущих Сине-розовый туман. Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе! Дай нам руку в непогоду, Помоги в немой борьбе!Ал. Блок здесь ратует за свободу — не Октября, а особую «тайную свободу», каковой термин и подчеркнут поэтом в своих хрусталевых строфах…
Ал. Блок ушел рано, он не успел до конца принять Октябрь, таков мой вывод…
Пробудь одаренный Ал. Блок под крылом революции дольше он, несомненно, дал бы русской поэзии строки определяющие все победы, все плюсы, все величие красного Октября.
Но Ал. Блок ушел…
«Старой гвардии» символизма переварить Октябрь с маху — трудно, не то что молодым, таким например, как Владимир Ричиотти:
Только ветер сапёром долбит. По окопам проспектов унылых: «Суждено от былого уйти. Наше сердце к былому остыло.»Остыло легко к прошлому, потому что никогда и не накалялось!!!
Не все молодые
Но не все молодые тоже легко взяли на плечи свои груз Октября…
Некоторым при мысли об Октябре — «скучно» становится. Они кутаются в тогу величественного равнодушия… Да! красиво… Декоративно. А дальше что?
Так и кажется, чти так спрашивает Вячеслав Ковалевский:
Маркою Р.С.Ф.С.Р. Клеймим папирос лбы — Великолепный пример: Здесь начинается быль, В небе Москвы чекан, Как череп на склянке, Созвездие В.Ч.К. Над гробом Лубянки. А вы, из рук Перекопа Вкусившие черных просфор, Кроет оркестров копоть Ваш, героический морг. <…> Вот она в небе коммун, Красноармейская слава! Скучно мне. Впрочем, жест Веков из октябрьской рамы Великолепнее всех торжеств Человеческой драмы.Другие, как Анатолий Мариенгоф, хотя и приписывают, из учтивости (!) в конце многолетие Октябрю более охотно золотят образ «столбового дворянства» и «прекрасной хищницы»:
Знаете ли почему? Потому что: октябрь сразил Смертями каркающую птицу. Где ты Великая Российская Империя? <…> Из ветрового лука пущенная стрела Распростерла Прекрасную хищницу. Неужели не грустно вам? Я не знаю — кто вы, откуда, чьи?.. Это люди другие, новые, — Они не любили ее величья. <…> Смиренно на Запад побрело с сумой Русское столбовое дворянство. Многие лета, многие лета, многие лета Здравствовать тебе — Революция.Илья Эренбург сделал последние годы крупное имя себе; сейчас он больше пишет прозой; но Илья Эренбург отличился всегда монастырской, по строгости, искренностью, поэтому вдвойне важны его реакции на Октябрь:
Революция, трудны твои уставы. Схиму новую познали мы: Нищих духом роковую правду, И косноязычные псалмы.Про молот в следующей цитате не говорится, но насчет серпа сказано с достаточной четкостью:
Какая жалкая рассада В младенчестве уже опадена. И тщетно скудоумный виноградарь Чаны готовит для вина, Еще не раз, гремя победной медью, Пройдет по пустырям России смерть. Не этот заржавелый (?) серп (!) Сберет великое наследье.Злобы против Октябри здесь нет, но поэта заедает пессимизм, когда его муза склоняет свои стальные глазки в сторону буйного красноволосого детища Великого народа русского.
Приемлют Октябрь, не колеблясь
К таким принадлежит поэт — Рюрик Ивнев:
Сквозь мутные стекла вагона На мутную Русь гляжу. И плещется тень Гапона В мозгу, как распластанный жук. Распутин, убитый князьями, В саване невского льда, Считает в замерзшей яме Свои золотые года Кому оценить эти муки? Он жмет мне под черной водой Живые, холодные руки Горячею, мертвой рукой. И третий, слепой, безымянный, Желавший над миром царить, Сквозь окна, зарею румяной, Меня начинает томить. И жжет меня Зимней Канавкой И гулким Дворцовым мостом. Последнею, страшною ставкой, Языческим, диким крестом. Сквозь мутные стекла вагона На мутную Русь гляжу И в сердце своем обнаженном Всю русскую муть нахожу.