Самый Большой уже давно чувствовал дух человеческого жилья. Тревожась, зверь поднимал хобот, хлопал ушами, замедлял шаг, норовил остановиться. А седоки подгоняли его — криками, ногами, направляя прямо к людям, которых все больше собиралось у чернеющих в подножии Горы пещер.

Путешественники могли спрыгнуть с Самого Большого и вести его за собой, держа хотя бы за уши, но им — по понятной причине — хотелось, НАДО БЫЛО подъехать к своему племени на мамонте.

Перед речкой зверь уже в который раз остановился; перед толпой встали в защитный ряд воины и охотники с копьями в руках.

Но уже кто-то узнал в Оседлавших Мамонта своих.

— Смотрите — да ведь это же Напролом!

— А за ним — Дум!

— Хоть-Куда…

Неизвестно, что заставило Самого Большого сделать последние два десятка шагов, какие слова Дума, шептавшего ему на ухо, но зверь послушался их, пересек речку, проскрипел камнями на берегу и ступил на глинистую землю, истоптанную внуками Горы. Путешественники сидели на нем гордо и смотрели на всех независимо.

Толпа попятилась, забубнила-забормотала, то тут, то там слышались вскрики женщин.

Сокрушай и Шито-Крыто стояли чуть в стороне от толпы. В глазах их то и дело вспыхивали и прятались те же изумление и страх, которые поразили толпу.

Мамонт шел, толпа пятилась, пятилась — до тех пор, пока задние не уперлись спинами в камень Горы. Воины отступали вместе со всеми. Они не метнули копья лишь потому, что знали: мелкие раны только разъярят зверя.

И тут… и тут — вы не поверите, но так оно и было, потому что об этом рассказывают рисунки на шпатовой стене, — внуки Горы стали… смеяться! Сначала смеяться, потом — хохотать, показывая на мамонта с седоками на спине пальцами, а после и вовсе уж кататься по земле — кататься, гогоча и дрыгая ногами. Хохот стоял такой, что Гора отвечала ему громовым эхом. Но может быть, она тоже смеялась, Гора?..

Оседлавшие Мамонта представляли встречу со своим племенем совсем другой.

— Что это с ними? — переглядывались они. — Неужели внуки Горы сошли за это время с ума?

И седоки не осмеливались слезть с Самого Большого и так и сидели на нем, то глядя на грохочущую толпу, то друг на друга.

А Сокрушай и Шито-Крыто, стоявшие рядом, сумрачно, исподлобья смотрели на все и не говорили пока ни слова.

Толпа наконец устала хохотать. Внуки Горы, все еще всхлипывая, вставали, отряхивались, стирали с лиц слезы, тоже переглядывались, переводили глаза на мамонта и… как прежде, жались к камню Горы. Они вели себя совершенно непонятно!

Дум спрыгнул с Самого Большого и двинулся к людям.

— Эй! — сказал он. — Привет!

Ответили ему не сразу — сперва долго разглядывали. Потом слово "привет!" раздалось несколько раз там и сям.

— Это я, Дум, — продолжал Оседлавший Мамонта, — а там, на спине Самого Большого, сидят Напролом и Хоть-Куда.

— Напролом и Хоть-Куда! — вразнобой повторила толпа.

— Что с вами стряслось? — спросил Дум. — Отчего вы смеялись там, где полагается ахать и охать, а то и визжать от страха?

В толпе Дум заметил движение и увидел своего брата Дома. Он несмело пробирался к нему.

— Это в самом деле ты, Дум?

— Я, а кто же еще! Я вернулся, вот и все. Можешь меня пощупать.

— Но ведь ты должен был сгинуть в Бездне! — сказал Дом, ощупывая руки брата, трогая лицо, волосы и уши.

— После я расскажу, почему этого не случилось. Это долгая история, на много-много вечеров. Ответь-ка мне сначала, почему вы смеялись, как сумасшедшие, когда увидели нас?

— Я скажу, но ты не поверишь.

— Говори.

— Наверно, от ужаса.

— Что?! — Дум даже отступил на два шага.

— Помнишь, Дум, как, уходя к Краю Земли, ты учил нас смеяться?

— Учил…

— Ну так вот: сделав одно, ты не сделал другого.

— Чего же?

— Ты не рассказал нам, что смешно, а что не смешно. Смеяться-то мы научились, это оказалось занятной штукой, но, сдается, мы смеемся не тогда, когда нужно и не над тем, что смешно.

— Что за чепуха!

— Чепуха? Суди сам. Вдруг мы загогочем, — жаловался Дом, — когда увидим, что одного из наших придавило деревом. Или расплачемся, если кто-то потешно шлепнется в лужу. В общем, у нас с появлением смеха все разладилось. Смех — он не такой простой, как кажется. Наверно, ты открыл его слишком рано. Нам, видимо, нужно еще какое-то время порычать…

— Дум! — послышался голос Вождя. — Дум, подойди-ка ко мне!

Дум повернулся к Сокрушаю.