Девочка повернула голову и пошевелила рукой, на которой сидело несколько разноцветных бабочек, немного дурных от осеннего тепла. И только тут мужчина заметил, что ребенок привязан к дереву.

— Дьябол в корзине, — мрачно пробормотал он, спешиваясь, — что здесь произошло?

— Как тебя зовут? — вместо ответа девочка тут же задала свой вопрос.

Мерцернарий приподнял одну бровь, перерезая кинжалом веревки, стягивающие детские запястья. Бабочки, спугнутые им, встревожено вспорхнули и закружились над головой девочки.

— Мое имя Дарен, — он присел перед ней на корточки, — а как мне называть тебя?

— Дарен-подарен! — рассмеялась девочка и, снова не придав значения вопросу путника, продолжила: — а ты любишь бабочек, Дарен?

— Бабочек? — он посмотрел на разноцветные лепестки-крылья: раньше войник никогда не задумывался об этом, — наверное, нет. Они — символ непостоянства…

— Верно, — блеснула голубыми глазами девочка, — но они всегда приносят с собой на крыльях лето, легкой серебристой пыльцой покрывая мир. Если все бабочки умрут… — она сжала кулачок, а потом медленно разжала пальцы: на ладони лежал мертвый махаон. — То лето никогда не наступит, но… — бабочка зашевелила усиками, и путник с удивлением проследил за тем, как она, описав круг над головой ребенка, села ему на плечо. — Пока над миром летают бабочки, лето не закончится.

Он кривовато улыбнулся — видно, с непривычки. Странный ребенок… Хотя, ребенком девочку назвать было трудно. Она была небольшого роста — едва Дарену до середины груди доставала, — угловатая, тощая, как заморыш, и не видно еще тех частей тела, что отделяют девочку от девушки… Не это главное. Ее взгляд — вот что заставило Дара отмерить ей чуть больше лет, чем на сколько она выглядела.

Он склонил голову набок:

— Откуда такие мысли?

Девочка рассмеялась:

— А откуда берутся все мысли?

Путник немного смутился и, не желая вызывать своими ответами еще больше вопросов, решительно поднялся на ноги, но внезапно нахмурился:

— Дом-то у тебя есть, чудо заморское?

— Не знаю, — девчушка пожала маленькими плечиками, — смотря, что считать домом…

— Ну, хорошо, — путник начинал сердиться: пустая болтовня всегда раздражала его, — я тебя отвезу в ближайшее селение, а там уж пусть весничане разбираются.

Девочка не высказала никаких возражений, и Дарен решительно подсадил ее на Броньку и лихо запрыгнул сзади. Конь, меланхолично жующий траву, недовольно поводил боками, пытаясь избавиться от лишней ноши, но вершник был непреклонен.

— Броня, давай, милый. Переставляй ножки.

Если бы конь был человеком, то глубоко бы вздохнул и послал бы назойливого хозяина на дьяболовы пашни. Но он был всего лишь конем, а потому ограничился мрачным пофыркиванием и пошел дальше, выходя обратно на тракт.

Девочка мгновенно ухватила его за гриву и усердно стала заплетать ее в косички. И чем дальше, тем больше Бронино сердце стало оттаивать: ему нравился эдакий нестандартный массаж. Конь даже стал похрюкивать от удовольствия (вершник уже не раз удивлялся вслух: мол, лошадь, а хрюкает, как свин), а затем и вовсе коварно замедлил шаг, дабы продлить приятные ощущения. Дарен снова задумался о нелегкой судьбе, а потому не заметил мести любимой животинки.

Черные волосы чуть выше плеч давно засалились и упорно (дьябол бы их побрал!) лезли в глаза, игнорируя кожаный ремешок на лбу, перетягивающий их. Мерцернарий уже больше пяти оборотов* (оборот — сутки) пробыл в седле, и это не могло не сказываться на его как внешнем, так и внутреннем состоянии. Волчья срочность! Вершник был уверен, что новый инцидент на границе Заросского кралльства и Акиремского княжества был вызван очередным пьяным дебошем пограничных войск одной из сторон, в результате которого кто-то оказался в простреливаемой зоне и… В общем, все как всегда, да только последствия оказались тяжелее, чем раньше. В результате спланированной (инсценированной, случайной) перестрелки погиб кварт-велитель, приходившийся дальним родственником самому князю Акиремы. Правящие верхи раздули скандал до полного безобразия и объявили его политическим со всеми вытекающими оттуда последствиями. Стрелявший в несчастного пьяного кварт-велителя был сделан личным врагом его Светлости и приговорен к казни. Акирема потребовала выдачи государственного преступника, но Заросия, осенив себя Оаровым знамением, отказалась брать на душу грех… Моя хата с краю — ничего не знаю. Но, пока бедолагу не нашли, на границе царила такая напряженность, что впору было искриться воздуху. А царственное дурачье отворачивало носы от мирных переговоров, не замечая скопления черни над их головами: давно точившее на Зоросею с Акиремой зуб Обьединение Трех уже потирало потненькие ладошки в предвкушении нападения и последующего за ним сладкого куска…

При других обстоятельствах Дарен бы непременно отказался, и не просто отказался, а рассмеялся бы в лицо тому, кто осмелился предложить ему такое провальное дело. Но, увы! Обстоятельства сложились так, как сложились, а исправить их было под силу лишь Оару и путник сильно сомневался в том, что бог снизойдет до решения мелких дрязг смертных.

Оказаться в Здронне никому не улыбалось. Им пугали мелких воришек, преступники готовы были перерезать себе глотку — лишь бы туда не попадать. Здронн было за что ненавидеть и бояться.

Выстроенная в скале тюрьма еще с конца правления последнего кралля из предыдущей династии пугала всех, кто совершил какой-либо маломальский проступок: последний кралль — хиленький юноша с ясными голубыми глазами — неожиданно вырос в жестокого и деспотичного правителя, развлекающегося казнями по утрам. Как так вышло — история тактично умалчивает. И есть ли смысл рассуждать о том, чего уже никогда не узнать? Лишь кровавыми чернилами в летописи пестрело имя: Литоган Жестокий.

Как и почему туда попал наш герой — отдельная история. И войнику совсем не хотелось ее вспоминать.