Затем Марсик требует, чтобы я все это в голове своей стерла и перечислила все, что люблю. Я слушаюсь. Сперва тянет упомянуть лингвистическое удовольствие. Люблю, значит, слова: регтайм, сан-пеллегрино, Саграда Фамилия, ломборджини, рококо, "ариведерчи Рома"... имена - Анна, Арсений, Аркадий, Артур, Джан-Мария Волонте, Джакомо, Хьюго, Бартоломью... исчерпывающе про любимое на вскидку не расскажешь, мы привыкли прятать его неглубоко, но вбок куда-то, для встречи с добрым человеком, для нечаянного успокоения.

А вот и неправильно, объясняет Марсик, надо любимое держать наготове. Чуть нависла тучка-тоска, сразу бульк - и в любимое. Так и жить. Я с недоверием: "Больно просто поешь!" Он усмехнулся: "Старею. Тейк изи, такие дела".

И наказал мир лучший соединять с миром сволочным. Протянуть сообщающую трубочку и создать тягу. Объяснял, что все уже создано и надо только умело подсосаться. Мы шли с Марсюшей в темноте до метро, и я пыталась логично оппонировать. Что нет никаких раздельных миров и ни к чему нельзя безнаказанно подсасываться и манипулировать некрепкими душами, что нужно просто любоваться естественным отбором в своем саду или, напротив, быть гипербореем, спасая слабые особи... Дарвин, Вейнингер, помнишь про них?! Воздастся когда-нибудь и неумелому творцу! Марсик не дебатировал в тот день со мной. Он пообещал, что эту тему мы еще разовьем. Но больше мы не встретились.

А я все развиваю. Да и красная планета никуда не делась. Желаю всем здравствовать.

Москва, 2003