Шрифт:
– Ну, так, может быть, не будем искушать судьбу и подойдем поближе, так сказать, подождем его на пороге? – вкрадчиво сказал Вудхаус.
Идея явно показалась Харвуду весьма соблазнительной. Он ухмыльнулся, присвистнул, но потом разочарованно простонал:
– Не стоит меня искушать. Капитаны военных кораблей, мой дорогой Вуди, это не только военно-морские офицеры. Все, что мы делаем или не делаем, постоянно так или иначе интерпретируется друзьями, врагами или нейтралами.
Последнее не показалось Вудхаусу проблемой.
– Если мы его потопим, это может быть интерпретировано единственным образом.
Харвуд ожесточенно потряс головой:
– Я в этом не уверен. Если мы откроем огонь на реке Ла-Плата, нас обвинят во вторжении на нейтральную территорию. Могу себе представить, как такой инцидент будет раздут малышом Геббельсом.
Но только Вудхауса не так легко было заставить изменить свою точку зрения. Перед ним был вражеский корабль, который следовало отправить на дно, и все остальные аспекты казались ему второстепенными.
– Что ж, решать вам, сэр, – демонстративно заявил он, тем самым всецело переложив груз ответственности на плечи старшего офицера.
Харвуд встряхнулся, словно медведь, и проворчал:
– Совершенно верно. Спасибо за напоминание.
Вудхаус покосился на командира, заметил, что он ухмыляется, рассмеялся и отошел. А Харвуд еще раз развернул бумагу с сообщением посла. Внезапно музыка смолкла, и в динамике снова раздался привычный голос Майка Фаулера:
«Внимание, Майк Фаулер снова с вами. Я веду репортаж из Монтевидео. Здесь у всех сложилось мнение, что немецкий карманный линкор попытается сегодня прорваться в другой нейтральный порт – Буэнос-Айрес или Баия-Бланка, держась при этом в территориальных водах. На „Графе Шпее“ работа идет вовсю. Сейчас немцы натянули полотняный навес над сходней правого борта, предположительно чтобы никому не было видно, что грузится на буксиры, которые непрерывно снуют между линкором и пароходом „Такома“. Одну минуту… Только что подошел господин и сказал мне, что с „Графа Шпее“ увозят людей, десятки людей. Извините, сеньор? Да, спасибо, я понял. Позвольте внести уточнение. С линкора перевозят сотни людей. Все они имеют при себе личные вещи. На борту „Такомы“ их сразу же отправляют куда-то вниз, с глаз долой. Знаете, господа, мы здесь имеем возможность следить за каждым движением на корабле, но никто не может сказать, что будет дальше. Напряжение колоссальное! Все строят догадки, одна невероятнее другой. Самым правдоподобным представляется выход линкора в море с урезанной командой. Я бы сказал, с командой самоубийц, которая постарается нанести максимально возможный ущерб и… – Неожиданно его голос прервался, и раздался громкий треск, вслед за которым послышались крики и даже стоны. Несколько сотен миллионов слушателей затаили дыхание у своих приемников. Последовало еще несколько странных звуков, а затем снова зазвучал голос Майка. Создавалось впечатление, что он запыхался. – Приношу свои извинения, – сказал он. – Дело в том, что я стоял на столе, чтобы лучше видеть, он подо мной сломался, и я не сразу сумел выбраться из-под обломков. Больше ничего не произошло. Жаль, если я кого-то испугал. А вы-то небось подумали, что „Граф Шпее“ вышел в море?»
Услужливые горожане помогли Майку разобрать обломки и установить микрофоны на другом столе. Поп первым делом вытащил и пересчитал бутылки виски, стоявшие под столом. Их было тридцать семь. Все они были заполнены напитком и аккуратно заткнуты пробками Попом лично. Когда Майк сделал паузу, он заметил, что рядом с Попом стоит Маноло и в чем-то его убеждает с чрезвычайно серьезным видом. Гаучо явно оставался глух к увещеваниям.
Майк решил вмешаться:
– В чем дело, Маноло?
Маноло широко улыбнулся, развел руками и сообщил:
– Виски нет.
– Маноло утверждает, – объяснил Поп, – что больше нет виски, потому что сегодня никто и ничего не доставляет. Слишком много народу.
Маноло кивнул, снова расплылся в улыбке и сказал:
– Да, – потом повернулся к Попу и на одном дыхании выпалил длинную испанскую фразу.
Поп сухо проговорил:
– Маноло сказал, он хочет купить виски у тебя. – Переведя слова хозяина бара, он напряженно уставился на Майка, который надулся и приосанился. Это был великий момент. Для Попа тоже.
Майк беззаботно выпалил:
– Что ж, скажи ему, что мы, пожалуй, можем продать ему полдюжины бутылок по цене…
Поп перевел:
– Seis botellas. [34]
Маноло нетерпеливо подпрыгнул, показал рукой на небывалое скопление народа и завопил:
– Seis? Tu tonto? Para todas? [35]
Но Майк отрицательно покачал головой и показал шесть пальцев.
– Только шесть! И спроси его, сколько он заплатит.
Шесть сотен голов повернулись к Попу, который переводил вопрос. Затем они, как на теннисном матче, дружно повернулись в Маноло, который, довольно убедительно изобразив изумление, ответил:
34
Шесть бутылок (исп.).
35
Шесть? Ты дурак? На всех? (исп.).
– Lo mismo. [36]
Поп засиял. Все получилось даже слишком просто. Он взглянул на Майка и с сожалением в голосе сказал:
– То же, что ты заплатил ему.
Маноло кивнул и подтвердил:
– Veinte-cinco pesos. [37]
Майк ангельски улыбнулся и покачал головой. Маноло смотрел американцу прямо в глаза. Майк сказал:
– Я удваиваю цену. Cincuenta pesos. [38]
Для Маноло это бышо уже слишком. Деловая хватка покинула несчастного. Он воскликнул:
36
То же самое (исп.).
37
Двадцать пять песо (исп.).
38
Пятьдесят песо (исп.).
– Cincuenta! – И его голос сорвался. Потом он твердо сказал: – Нет.
Майк улыбнулся.
– Нет, нет, нет.
Майк заулыбался еще шире.
– Нет, нет, нет и еще раз нет!
Майк громко расхохотался, потом очень серьезно, пожалуй, даже торжественно взглянул на Маноло и спросил:
– Договорились?
Толпа молча ждала ответа.
Не говоря ни слова, Маноло упал на колени, схватил шесть бутылок и вскочил.
– Договорились, – буркнул он и стал проталкиваться через толпу к стойке.