Томаш Собаньский — видный участник польского Сопротивления и его историк. До сентября 1939 года он был учеником Второй варшавской гимназии. Когда гитлеровские орды вторглись в Польшу, Томаш вступил в польский отряд Сопротивления. В феврале 1941 года был схвачен гестаповцами и арестован, сидел в польских фашистских концлагерях. Из Освенцима после трехлетнего пребывания бежал вместе со своим товарищем.

После войны Томаш Собаньский многие годы собирал материалы о гитлеровских концлагерях на территории Польши, в том числе и о лагере для пленных польских офицеров под Любеком. Собаньский воссоздал обстановку в этом лагере. О ней он рассказал в газете «Жиче Варшавы» и в своей книге о борьбе польских патриотов в фашистских концлагерях (выпущена тремя изданиями издательством министерства национальной обороны Польской Народной Республики).

Почему гитлеровские палачи бросили Якова именно в этот лагерь? Они, несомненно, надеялись на то, что необычная для этого концлагеря обстановка «умиротворит» Якова, и им удастся со временем «сломить» его, уговорить перейти на сторону Германии служить фюреру.

Многое о Якове Джугашвили поведал Томашу Собаньскому бывший узник этого концлагеря поручик Мариан Венцлевич.

Группа польских офицеров передала Якову через Франтишека Гиля вырезку статей из главной фашистской газеты «Фолькишер беобахтер» о добровольном переходе под Витебском на сторону немцев Якова Джугашвили и о том, что он заявил, будто бы не считает Красную Армию способной победить. Якобы он отрекся от отца и полагает сопротивление фашистским войскам бессмысленным. Яков просил передать польским друзьям, что в плен он попал не по желанию и никаких заявлений фашистам никогда не делал и не сделает.

Из карцера Якова Джугашвили перевели в изолятор. Лишь узкий коридор отделял камеру Якова от другой, подобной ей, в которой находился сын бывшего французского премьера Леона Блюма.

Рене Блюм после Победы в интервью французскому журналисту говорил: «Я встречался с Яковом Джугашвили чаще одного раза в неделю. Яков твердо верил в победу своей страны. Он так схватывался с нацистами, не делая им никаких уступок, что в наказание за это находился в карцере больше времени, чем в бараке. Карцер же был сырой, без света, гестаповцы жестоко обращались с провинившимися».

Яков получал в день полмиски бурды и кусок хлеба. Ему не полагалось то, что выдавалось пленным польским офицерам.

Чтобы Яков Джугашвили мог чем-нибудь заняться, пленные поляки по его просьбе разыскали на территории лагеря лошадиную кость и вместе с перочинным ножом передали ему. Мастер на все руки, Яков Джугашвили перочинным ножом вытачивал из кости миниатюрные шахматы и дарил их польским друзьям.

Денежной кассой в лагере распоряжался полковник Малишевский. Этот офицер конной артиллерии за бой с немцами в сентябре 1939 года был награжден орденом «Вертути милитари». Деньги, приходившие в лагерь, шли в «общий котел», их собирал и распределял Малишевский. Решили из этой кассы выдавать Якову Джугашвили тридцать шесть марок в декаду (столько денег получали в лагере пленные польские поручики).

В камеру к Якову Джугашвили направились поручик Венцлевич и ротмистр Лабецкий, хорошо знавший русский язык. Они сообщили Якову об общем решении. Он был рад и восхищен солидарностью. Яков Джугашвили стал вслух рассуждать, может ли он принять эти деньги.

— Это не милость, — сказал Венцлевич, — а выражение товарищества попавших в беду людей. Мы верим в победоносное завершение войны. После победы вы передадите эти деньги в фонд польского Красного Креста.

Яков принял деньги и сказал, что приобретет на них сигареты. Поручик Венцлевич спросил Якова: — Есть ли у вас какие-либо просьбы?

Яков ответил:

— Нельзя ли достать получше сапоги и нерваную шинель?

За несколько дней эту просьбу выполнили польские ординарцы, которые до службы в польской армии трудились портными и сапожниками.

Якову Джугашвили запрещалось ходить на лагерную кухню. Малишевский добился, чтобы к Якову был приставлен ординарец капрал Владислав Хмельницкий. Тот приносил Якову обед.

Лагерному начальству не нравились контакты польских военнопленных с Яковом Джугашвили. Его стали выводить на прогулки в сопровождении охранников.

Особые контакты установились у Якова Джугашвили с Марианом Венцлевичем. Венцлевич под разными предлогами заходил в камеру Якова: то досмотреть его вещи, то для проверки исправности замка. В это время он передавал Якову небольшие передачи — продукты и кое-что из посылок.

Польские пленные офицеры чем могли стремились помочь Якову. Во время одного из совещаний поляки — коменданты бараков — решили, чтобы сын Сталина ежемесячно получал одну стандартную посылку из тех, которые поступали в лагерь по линии Международного Красного Креста. Кроме того, было решено, что одну продовольственную посылку в месяц для Якова Джугашвили соберут сами польские пленные в своих бараках.

Не раз Мариан Венцлевич беседовал с Яковом Джугашвили в его камере с глазу на глаз. Яков узнал, что официальная фашистская печать продолжает клеветать на него. Во время одной из бесед Джугашвили попросил Венцлевича прийти к нему с хорошим переводчиком, ибо он хочет передать особо важное сообщение.

Просьбу его выполнили. В следующий раз к Якову вместе с Венцлевичем пришел польский поручик Корагини, владевший русским языком.

Газета «Жиче Варшавы» писала: «Яков Джугашвили, стоя по стойке «смирно», весь возбужденный и даже торжественный, сказал: