Шрифт:
Но Агушин хитро прищурился и покачал головой:
— Нет! Не выйдет на этот раз, господин Павлов. Мне еще надо выяснить, куда пропал наградной пистолет из сейфа. И если не выясним, то Виктория Медянская отсюда не выйдет.
Вдова пошатнулась, и лишь внимательный адвокат не дал ей упасть.
— Что скажете, господа? А? — торжествующе и зло ощерился Агушин.
Павлов ободряюще кивнул вдове:
— Виктория Станиславовна, ответьте нашему дорогому товарищу следователю, что с пистолетом.
Виктория задумалась, а затем, вспомнив разговор с адвокатом наедине, заученно выпалила:
— Пистолет моего мужа, Иосифа Шлица, сразу же после обнаружения дома в сейфе я сдала в органы милиции.
Агушин опешил.
— Куда? Как сдала? — он в который раз за этот вечер почувствовал себя в дураках.
— А вы позвоните начальнику отделения милиции, — посоветовал Павлов и протянул открытую на нужной странице книжечку адвоката, — вот телефончик…
Агушин, глядя на ряд цифр, машинально набрал телефон и услышал бравый рапорт:
— Подполковник Карасев слушает.
— Это говорит старший следователь Агушин, следственный комитет Генпрокуратуры.
— Здравия желаю! — приветствовал смежник. — Чем можем помочь?
— Я веду дело об убийстве продюсера Иосифа Шлица. Слышали?
— Да-да, конечно.
— Мы ищем его пистолет. Говорят, что он… как бы это сказать… у вас. Это так?
Агушин замер.
— У нас. Сегодня вечером получили. С ним письмо, что Виктория Медянская сдает его в милицию, так как дома хранить боится, и это опасно и незаконно. Видите, сама все понимает. Молодец, вдовушка.
Агушин зажал трубку, ненавидяще посмотрел на Павлова и Медянскую, схватил со стола бланк протокола, на котором, кроме даты и времени начала допроса, так ничего пока и не появилось, и с той же булькающей ненавистью скомкал его в жамканный шарик.
— Свободны! Понадобитесь — вызову повесткой.
Он переживал профессиональное унижение, которое никогда, пожалуй, и не испытывал в жизни. Его мягко, без нажима, изящно и даже красиво — и от этого еще более унизительно — поучили правильно работать с заявителем. Это было невыносимо.
Буки-бяки
Виктория возвращалась домой вместе с Павловым. Не только обвинения, но даже подозрения были полностью сняты. Газеты срочно меняли первые страницы, убирая сенсационные заголовки о жене-убийце. Радиостанции извинялись за необоснованно выданные в эфир новости об аресте Виктории Медянской. Не опростоволосились только телеканалы. На ТВ не спешили с новостями, пока не получали хорошую «картинку», а как раз «картинки» с арестом Медянской или хотя бы ее выходом из следственного комитета все не было.
Нет, все было сделано профессионально: целых две камеры дежурили возле подъезда и проходной, но Павлов вывез свою новую клиентку в автомашине, которую специально пропустили внутрь по приказу самого Агушина. Адвокат предложил ему сотрудничество в поиске настоящего убийцы, и здравый смысл опытного следователя одержал верх. Ну а чтобы окончательно снять напряженность и как-то обосновать смысл визита Медянской к следователю, если возникнут ненужные вопросы со стороны медиавуайеристов, тут же было составлено постановление о признании Виктории Станиславовны потерпевшей. А адвокат Павлов с этого момента становился законным представителем потерпевшей от преступления стороны.
Это меняло абсолютно все — уже в силу того, что по закону представитель потерпевшего всегда выступает на стороне обвинения. Именно поэтому сразу же после разрешения недоразумения с пистолетом Павлов и Агушин неплохо поговорили на общем для них юридическом языке, хотя адвокат крайне скептически отнесся к «голубой» версии, которую следователь считал основной.
— Вряд ли такой величины звезда, как Фарфоров, будет затевать тяжкое преступление, — мягко улыбаясь, изложил свою позицию Павлов, — он и курицу зарезать не сумеет, а тем более убить человека. А чтобы заказать убийство, надо посвятить в план как минимум еще одни уши, а у ушей есть язык.
А спустя еще час адвокат и его новая подзащитная уже подъезжали к ее дому. У подъезда журналистов было не видать, но Виктория на всякий случай попросила Артема проводить ее до двери квартиры.
— Артем, хотите чаю или кофе?
— Я не откажусь, — наклонил голову Артем и тут же деликатно заметил: — Но если вы хотите побыть одна, я прощаюсь.
— Ой, Артем, — отмахнулась Медянская, — я никогда не оставалась одна. Ненавижу одиночество. Нормальное состояние для меня — коллектив. Тусовка. А последние дни, не считая поминок, вокруг меня вакуум. Он кричит во мне! Я так не могу, Артем.