— Все мимо! — пробормотал Мартов. — Как только в страну возвратятся деньги и собственность, все они окажутся в руках партийных чиновников и чекистов. При диктатуре, которую ты придумал, иного и быть не может. Из военного коммунизма Россия пойдет не вперед, а назад, обратно в феодализм. Что ты наделал, Ульянов? Что ты наделал?! — прохрипел он и тяжело закашлялся.

— Но, может быть, не все еще потеряно… Я вывернусь! Дайте мне жизни еще лет пять или десять… Ты не узнаешь страну, Мартов! А лихоимцев мы будем стрелять! Посадим на баржу, как проституток, и утопим в Финском заливе!

— Убьют сначала тебя, а не их. — И Юлий Осипович, вынув носовой платок из сюртука, сплюнул в него густую красноватую мокроту. — Ты хотя бы страдаешь? — спросил он с тоской. — Страдаешь от того, что ты сделал, Ульянов? Ведь все оказалось напрасным: жертвы, разруха, голод и война… Напрасное, пустое и дорогостоящее мероприятие!

— Конечно, страдаю, — успокоил его Ильич. — Иначе бы ты здесь не сидел.

— Тогда страдай громче. Вот так! — Мартов, собравшись с силами, ударил его палкой по голове. — Ну как, хорошо? — прохрипел он. — Хорошо тебе сейчас?!

Ленин вскрикнул. Ухватившись за шторы, он упал на пол. И ткань сверху тяжело рухнула на него, укрыв коренастое тело как саваном.

Мартов склонился над ним, наблюдая, жив ли он или нет.

Промокнул платком свое лицо, протер сначала очки, а потом бороду. Услышал, как тикают ходики на стене.

…Столовая была пуста. На белоснежной скатерти тускло поблескивали чистые тарелки.

Обогнув стол, Юлий Осипович отворил дверь в коридор и тихонько пошел по нему, опираясь на палку.

Его никто не задерживал и никто не провожал.