Несколько секунд они сверлили друг друга взглядом.

— Ладно!.. — Командир группы наемников встал, но рука, готовая закрыть забрало боевого гермошлема остановилась на полпути. — Я вернусь, Джордж, и мы еще поговорим.

— Дело сначала сделай. — Брезгливо обронил Липатов, не отреагировав на угрозу.

Спустя час неимоверная усталость уже стирала ненависть, она гасила чувства, как порыв ледяного ветра задувает трепетное пламя свечи…

Привал. Очередные сто метров спуска пройдены, ноги и руки гудят от напряжения, в голове звон.

Хайт, чтобы не выдать превысившей всякие пределы усталости, оперся спиной о ледяную стену и хрипло спросил:

— Герда, у тебя есть дети?

— Нет.

— Жаль, и у меня нет… — Вздохнул Герберт, чувствуя, как дыхание понемногу выравнивается и слова уже не обдирают горло, как минуту назад.

— К чему ты вдруг заговорил о детях? — Спросила Герда, выдергивая страховочный трос, который, вырвав из вертикальной стены многоразовые крепежные приспособления, с равномерным, стылым позвякиванием собирался у ее ног в коническую горку.

— Да так… — Хайт оторвался от стены, сделал несколько шагов и присел на выступ прозрачного льда. — О детях я вообще-то часто думаю. Представляешь, каждый ребенок — Вселенная. Он рождается и начинает жить, его разум расширяется как протогалактики после Большого Взрыва, — с каждым прожитым часом, минутой, он знает все больше, его личная Вселенная все шире…

— Да ты философ? — Полувопросительно произнесла Герда, приступая к сматыванию металлопластикового троса в специальную плоскую бухту, куда тот укладывался посекционно.

— Нет. — Герберт откинул забрало гермошлема, и вдохнул холодный, чуть горьковатый воздух подледного уровня. — Просто в корпоративной школе нас заставляли постоянно визуализировать каждую мысль. Это одно из важнейших условий подготовки кибрайкера. Чтобы успешно действовать в сети, нужно уметь представить любое явление в понятной для тебя форме, не искажая при этом его смысла. Разум ребенка, — это Вселенная. Только что родившаяся Вселенная, находящаяся в процессе расширения и самопознания.

Герда задумалась. А ведь он прав. Можно ли подобрать более точное определение? Наше восприятие мира действительно формирует в разуме каждого человека субъективную вселенную восприятия окружающего мира. От того, каким человек видит, чувствует окружающий мир, напрямую зависит, какой в конечном итоге станет его неповторимая, уникальная личность.

Герда присела рядом с Гербертом.

— Ты был лишен нормального детства?

— Да. Только не подумай, что я хочу тебя разжалобить. Просто большинство людей ничего толком не знает о кибрайкерах. Моя вселенная не родилась, не росла, — мне ее дали, заставили принять, выучить, а потом, уже спустя годы, за эту дарованную данность пришлось платить. Почему я спросил о детях? Мне просто хочется иметь сына или дочь.

— А я вот никогда ни о чем подобном не задумывалась, — неожиданно вздохнула Герда. — Жила себе, как жила. Все мужики либо инопланетники, либо опустившаяся, продавшаяся на потеху туристам толпа, такая серая, безликая, что в ней и искать-то некого. — Она встала, протянула Герберту руку. — Пойдем, немного уже осталось.

— Можно спросить: немного до чего?

— До пещер. Ты разве не воспринимаешь структуру ледника своими имплантами?

— Сейчас нет. — Признался Герберт. — Все силы уходят на маскирующее прикрытие.

Герда остановилась, взглянула ему в глаза.

— Устал?

— Смертельно… — Герберт не стал лгать, а попытался улыбнуться потрескавшимися, пересохшими губами. — Я знаю ты сильная. И тяготение тебе нипочем. Только не дам себя нести. Даже не думай. Сам дойду.

— Ты что мысли читаешь? — Мгновенно напряглась Герда.

— Нет. Просто ситуация предсказуемая.

— Ладно. Тогда не отставай.

Пещеры они достигли спустя три часа после начала рискованного спуска.

Здесь действительно нашлось укрытие, и не только от сканеров, но и от «внутреннего взора» мнемоников, однако и Кирсанов и его спутник особых поводов для оптимизма не находили. Они по-прежнему помогали друг другу, но между ними возникло незримое, и не совсем понятное отчуждение, как будто по мере спуска они погружались в зону неясных теней, угнетающе воздействующих на психику.

— Я много не понимаю, Иван Андреевич. — Трегалин очень устал после спуска, но, тем не менее, нашел в себе силы, чтобы начать разговор.