Покривив губы, генерал распорядился:

— Поехали…

Рыкнул мотор, пьяненький, потерявший себя человечек остался позади. А далеко впереди почти вертикально тянулись к небу столбы черно-белесого дыма — толстые и тонкие, неисчислимые. Горели пригороды — там, где нашлось чему гореть.

Вскоре они оказались на городской окраине. Остро, густо тянуло гарью — в ней, казалось, смешались запахи от всего сгоревшего, что только бывает на свете. В воздухе, словно загадочные снежинки, кружили мириады невесомых черных хлопьев — они, колыхаясь, во множестве опускались на сидевших в броневике людей, первое время их брезгливо смахивали, но потом смирились и словно бы перестали замечать, кителя и фуражки понемногу покрывались черными вонючими пятнами.

Дальняя окраина особым разрушениям не подверглась — у иных домишек лишь сорвало крыши, повалило ворота и заборы, другие, самые ветхие, рухнули кучей ломаных досок. Попадались кое-где и совершено целые строения, разве что лишившиеся вышибленных воздушной волной оконных стекол.

Кое-какая жизнь тут теплилась — но не скажешь, что особенно и разумная… Бродили с ошалевшим видом вывалившие языки собаки, на рухнувшем ветхом заборчике непринужденно разместилась свинья с поросятами, брела вдоль домов понурившаяся лошадь под дугой, волоча за собой единственную оглоблю. У поваленных ворот наполовину рухнувшего домика сидел старик, неторопливо затягиваясь трубочкой, его устремленный в никуда взгляд был столь же пуст и безумен, как у того чиновничка. Слышался женский плач, там и сям по дворам бродили ошалевшие люди, оглядывая причиненные их убогому хозяйству разрушения с тупым и отрешенным видом.

А вон там гораздо веселее… Из выбитых окошек приземистого дома с опасно покосившейся крышей доносилось какое-то остервенелое треньканье балалайки, несколько пьяных голосов вразлад, но с немалым воодушевлением выводили:

Судя по глухому топанью, там же шли и пляски. Русские люди, как видно, отыскали самый простой — и, нужно согласиться, приятный — способ поднять себе дух после приключившейся с Петербургом катастрофы. Прошли почти сутки, было время сориентироваться и понять масштабы…

— Этак они, чего доброго, скоро и за ножи возьмутся, — фыркнул полковник.

— Это несерьезно, — рассеянно отозвался генерал. — Сколько их тут? Горсточка… А вот остальная Россия-матушка, оказавшись без руля и без ветрил…

Он покосился на Савельева, и тот увидел в глазах генерала чуть ли не откровенную мольбу — нет сомнений, так и подмывало задать прямой вопрос касательно будущего, и видно, что в него накрепко въелись за многие годы службы соответствующие предписания… Не в силах выносить этот взгляд (говорят, такие лица бывают у тонущих), поручик отвернулся, не выдержав, произнес тихонько:

— Скверно, господин генерал… Очень все скверно… Потому меня и послали все же, решились…

— Ишь ты! — воскликнул зло унтер у пулемета. — Приспособились, сучьи дети…

Держась поближе к домам, вдоль улицы крались два субъекта, сгибавшиеся под тяжестью огромных мешков. Они именно что крались, осторожно, опасливо, ничуть непохожие на двинувшихся неведомо куда с уцелевшим скарбом погорельцев.

Предпринимать ничего не пришлось — едва увидев медленно приближавшийся броневик, оба побросали мешки и порскнули в переулок…

— Ваше превосходительство! Ваше!.. — послышался отчаянный вопль.

К ним, петляя меж кучами досок и непонятного, неведомо откуда принесенного воздушным вихрем хлама, бежал самый натуральный солдат — без фуражки, в перемазанном гарью мундире, потерявшем первоначальный цвет. Броневик остановился. Подбежав с той стороны, где рядом с пулеметчиком стоял командующий (его тоже, как и прочих, изрядно присыпало хлопьями сажи, но золотые погоны с генеральским зигзагом проглядывали), солдат вскинул руку к голове, вспомнив, должно быть, об отсутствии головного убора, яростно сплюнул, убрал руку и вытянулся во фрунт:

— Ваше превосходительство! Будьте так добры дать указание! Я, как бывший в увольнительной у кумы, попал вчерашним днем под это светопреставление! Хотел назад в казарму, только там, — он показал рукой в направлении центра города, — сплошные пожарища, все выгорает под корень, а дальше просто жуть, вообще ничего нету! Одно сплошное крошево от улиц!

Генерал, почти не раздумывая, отозвался:

— Жди нас здесь. Скоро поедем назад, заберем.

— Есть! — рявкнул солдатик в несусветной радости.

Генерал хлопнул по плечу водителя, и броневик тронулся. Оглянувшись на поручика, командующий произнес таким тоном, словно считал себя обязанным дать объяснения:

— Хороший солдат, исправный. Перепуган, сразу видно, а все же себя не потерял, ищет начальников… Грех бросать. Такой в батальоне пригодится… Должно же остаться что-то и в будущем…

«Нет у вас никакого будущего! — хотелось крикнуть поручику во весь голос. — Вы и сами куда-то делись! Конец батальону!»