Бургдорф. С ним все в порядке, там можно работать. Все здания целы, и бараков там достаточно. Если бараки разрушены, тогда его нельзя использовать.

Гитлер. Я видел эту фотографию. На ней бетонная стена толщиной в метр. Там применяли армированный бетон. Не должна она была разрушиться от одной бомбы, раз так построена.

Бургдорф. Я хотел бы сказать насчет плана размещения на базе имперского воздушного флота, где я был однажды. Если бы мне сказали, что такое есть по соседству с Берлином, я бы сказал, что это бред. Она может вместить ОКВ, ОКХ и ваш собственный штаб, мой фюрер. Затем в Ванзее – это старое училище противовоздушной обороны. У них там громадный бункер; полтора метра бетона над головой и четыре этажа, один под землей и три над землей. Я случайно его увидел.

Гитлер. Никто никогда не говорил мне об этом.

Брудермюллер. Первые два батальона из шести тысяч парашютистов покинули сегодня зону боевых действий [292] и будут грузиться в Больцано. Но Бреннерский участок еще не действует из-за воздушного налета. Так что мы полагаем, до Больцано они доберутся через три дня. Конвои, идущие обратно пустыми, будут задействованы, насколько это возможно, но их там очень немного, потому что расходуется мало боеприпасов. Основная часть вынуждена будет добираться до Больцано пешком.

Гитлер. Тогда они и за три дня не дойдут до Больцано. Оттуда [из зоны боевых действий] до Больцано три недели пешком, дней 20, 14, по крайней мере 10.

Бургдорф. Даже от Тренто до Больцано день идти.

Брудермюллер. Очень трудно рассчитывать время в настоящий момент. Пустыми обратно идут лишь несколько конвоев. Туда идет сравнительно мало, потому что огонь там особенно не ведется и нет особой нужды восполнять запасы.

Бургдорф. А нельзя их отправить, по крайней мере частично, по железной дороге? Они всегда могут выгрузиться и загрузиться снова. Посадка, высадка – ерунда, поскольку это просто солдаты со стрелковым оружием.

Гитлер. Главное, чтобы были готовы те семь тысяч, которым будут приданы эти шесть. Эти шесть тысяч надо тут же, как прибудут, объединить с ними. По дороге их надо проинструктировать насчет происходящих событий, чтобы сразу же сформировать свежую дивизию. Тогда они, по крайней мере, будут пригодны для оборонительных операций. Потом посмотрим, куда их поставить. Нет необходимости решать это сейчас.

Это два соединения, которые мы можем доставить сюда. Два других – пока не знаю, может быть, это будут части из внутренних районов. Надо что-то придумать…

Теперь надо точно выяснить, какие у нас еще есть иностранные части. Например, дивизия Власова годится на что-нибудь или нет. Если годится, то надо рассматривать ее как полноценную дивизию. Если ни для чего не годится… безумие вооружать дивизию в 10 или 11 тысяч человек, когда я не могу восстановить германские дивизии, потому что их нечем оснастить. Лучше я воскрешу одну германскую дивизию и полностью ее вооружу.

Бургдорф. Индийский легион.

Гитлер. Индийский легион – это смешно. Там индусы, которые даже вошь убить не могут, скорее позволят сожрать себя. И англичанина они не убьют. Бессмысленно выставлять их против англичан. Почему индийцы должны проявлять больше храбрости, сражаясь за нас, чем когда они сражались в Индии под командованием Боса? [293] Они использовали индийские части под командованием Боса в Бирме, чтобы освободить Индию от британцев. Они разбежались как стадо овец. Почему они будут храбрее с нами? Я думаю, если заставить индийцев крутить молитвенную мельницу или что-нибудь в этом роде, вот тогда это были бы самые неутомимые солдаты в мире. Но использовать их в настоящих, серьезных боевых действиях глупо. Если у вас есть лишнее оружие, то можно позволить себе такую шутку в пропагандистских целях. Но если лишнего оружия у вас нет, такие пропагандистские шуточки просто безответственны…

Борман. Генерал Томале и генерал Буле сообщают, что в настоящий момент нет части, которую можно было бы послать в Оппенхайм. Есть только пять «тигров» в Зеннелагере, которые будут готовы сегодня или завтра и могут быть отправлены в течение нескольких дней. В последующие несколько дней будет еще два, так что их число возрастет до семи. Все остальное уже задействовано, и больше ничего на данный момент нет.

Гитлер. Они в Зеннелагере?

Борман. Да.

Гитлер. На самом деле имелось в виду, что они пойдут на верхний плацдарм.

Борман. Да, в Ремаген, в 512-й батальон.

Гитлер. Когда они могут двинуться?

Борман. Они будут готовы сегодня или завтра. Видимо, смогут отправиться завтра ночью.

Гитлер. Тогда вернемся к этому завтра. Если бы знать, какие из шестнадцати или семнадцати «тигров», которых они вернули, можно отремонтировать и когда! Вот что самое главное.

На западе противник форсировал Рейн, а на востоке наше контрнаступление провалилось, не успев начаться. Поэтому общее продвижение противника в сердце Германии стало теперь неминуемым, но германская верховная ставка оставалась в своей «башне из слоновой кости». Гитлер начал теперь говорить, что подлинным уроком этой войны стало то, что германский народ потерпит крах, потому что в борьбе не на жизнь, а на смерть он оказался слабее. При таком складе ума для него ничего не значили ни принесенная в жертву молодежь, ни потеря страны, ни поток беженцев, ни страх и страдания под бомбежками. Гудериан предпринимал отчаянные попытки положить конец этому ужасу, но оказался одинок в своих попытках. 28 марта он во второй раз продемонстрировал пример «духовного мужества», защищая своих подчиненных, но именно в этот день ему пришлось уйти, и он, как и я, был счастлив вырваться из той атмосферы, в которую его заточили, – хотя лишь ненадолго. Даже на этом последнем этапе Йодль не смог набраться храбрости и положить конец разногласиям и расколу между оперативными штабами ОКМ и ОКХ. Генерал Кребс, только что оправившийся от ран, полученных во время бомбежки Цоссена, был назначен новым начальником штаба сухопутных сил, и ему поручили консультировать Гитлера по Восточному фронту. Только 25 апреля, когда войска противника, двигавшиеся с востока и с запада, встретились в Торгау, этот несчастный «орган» получил смертельный удар. Кребс погиб в финальной неразберихе вокруг Берлина. Много лет он был моим другом, и мне остается надеяться, что твердость характера и чувство юмора помогали ему в те тяжелые недели общения с Гитлером.