Если воин погибал, и его тело не попадало в руки врага, который мог и ограбить, и искалечить, и оставить без погребения, товарищи по оружию хоронили павшего в яме вместе с несколькими сосудами, а сверху насыпали небольшой холм из земли и камней и втыкали весло. Над могилой предводителя холм делали выше, основание обкладывали большими камнями, а наверху ставили надгробную плиту. Грядущие поколения смогут отыскать на равнине возле Трои могилы Патрокла, Ахилла и Аякса. Те, кто выжил, естественно, делили между собой имущество покойного. Дележ происходил по жребию, в спортивных соревнованиях или по решению вождя. Хорошо известно, что вопрос о разделе наследства фессалийца Амаринка в Бавпрасионе (Элида) и Эдипа в Фивах решался на погребальных играх. Для них освобождали обширное пространство и заключали перемирие с противником. В ту эпоху уже были известны обмены и выкупы. Помимо всего прочего регулярная война предполагала возможность договоров, которые честно соблюдались и заключались по определенному ритуалу. Так что заканчивалась война, как и начиналась, — священнодействием.

У тех, кого древние называли героями или «чемпионами», все было иначе с вооружением, экипировкой, военной присягой и манерой сражаться. Кроме солдат пехоты, колесничих, пикейщиков и лучников, которых призывали и объединяли в армию в зависимости от временных нужд монархии, всегда существовали люди, превратившие войну в постоянное занятие и дело личной чести. С одной стороны — порядок, управление и сражения по правилам. С другой — изобретательность, инициатива, умение приспосабливаться к условиям. Мифы разных индоевропейских народов постоянно демонстрируют эту двойственность военных функций. Отражая ритуалы и обычаи общества, они противопоставляют, например, Индру и Рудру, Арджуну и Бхиму — в Индии, Одина и Тора — у германцев, Тараниса и Огмия — в Галлии, Конхобара и Кухулина — в Ольстере, Марса и Геркулеса — в Древнем Риме. Соответственно, противопоставляются и их спутники. Все происходит так, будто существовало два способа вести вооруженную борьбу: массовое ополчение нации и партизанщина, и два типа предводителей: один — организатор армии, другой — главарь шайки. Эта антитеза возможна еще и в наши дни — между кадровым военным и главарем шайки, регулярным войском и вольным отрядом, армейским подразделением и бандой или, в более символичном виде, между жесткой структурой и структурой гибкой, подвижной, преследующей собственные интересы и способной пойти на любые новшества. Здесь цель не в служении кому-то или чему-то, а в том, чтобы послужить себе самому. Микенская Греция, возглавляемая аристократией воинов и скотоводов, не избежала практики, распространенной по всей Европе: регулярному войску, lawos, подчиненному либо царю, wanax, либо герцогу, lawagetas, она порой предпочитала «сеньора от войны», heros, и его компанию авантюристов.

В «Трудах и днях», поэме, написанной в VII веке до н. э., Гесиод рассматривает пять человеческих рас, созданных бессмертными богами одна за другой: золотую, серебряную, медную, расу Героев и железную. Смена их показывала постоянное убывание жизненных сил и благополучия человеческого рода. Поэт называет этих сменявших друг друга созданий Гениями, Блаженными, Гигантами, Героями или Полубогами, и Смертными. Наши современные структуралисты пожелали выделить в III и IV расах различные типы воинов: один — ужасный и яростный, другой — умеренный и благочестивый, причем оба — воплощение хороших и дурных поступков, приписываемых богу Аресу и богине Афине. Но поэт, набрасывая историю человечества, помещает «героев» Троянской войны и фиванского цикла между медным и железным веками просто потому, что у него есть чувство истории. В то время как строители циклопических укреплений, жившие в середине II тысячелетия до н. э., остались анонимными, имена их преемников до нас дошли. Автор «Трудов и дней» знал, что воители всегда и всюду — буйные безумцы, но он также полагал, что в конце медного века появились индивидуумы и характеры, достойные воспевания.

В том-то все и дело! Как создать себе имя в таком строго иерархическом, функциональном обществе, каким были Фивы или Пилос в XIII веке до Рождества Христова? Как это сделать, не пытаясь выскользнуть из жестких рамок военной и гражданской организации, не став человеком необычным, «сеньором от войны», своего рода полубогом? Герои вроде Геракла, Беллерофонта, Эдипа или Тесея предпочитали победам «плюмажа и доспеха» официальной знати победу гения, физической силы, выносливости. Народ, в свою очередь, с легкостью отворачивался от баронов и чиновников, доверяясь тому, кто сумел привлечь его отвагой и успехами, — «чемпиону», promos, которого его воображение тут же наделяло всеми мыслимыми и немыслимыми добродетелями.

Удивительный мирок: герои, которых я только что упомянул, и многие другие, о ком речь еще впереди, до странности похожи на главарей банд, ватаг, шаек разбойников с большой дороги и кондотьеров, промышлявших в разных государствах Европы в конце Средневековья. В самой Греции времен владычества оттоманской империи их знали как клефтови арматолов.

На четверть солдаты, на три четверти — бандиты, пираты и авантюристы, по большей части это были бедные аристократы, младшие или незаконнорожденные сыновья, но иногда «героями» становились и свободные молодые граждане, которые, совершив преступление, не могли оставаться в родных местах и бежали куда глаза глядят. У них не было ни домашнего очага, ни родины. К компании присоединялись вечные бродяги и кочевники — козопасы или волопасы. Таких волонтеров охотно принимали за их силу, выносливость и бесстрашие. Родившись во времена перенаселенности, в тех краях, где все земли и занятия уже поделены, они не могли найти работу и не желали пропадать. В архивах Пилоса мелькают намеки на безработицу или по крайней мере переизбыток рабочей силы. Некоторые воины, демобилизованные после долгого похода или затяжной экспедиции, теряли средства к существованию, а с ними — всякий смысл жизни. Лесные заросли давали им относительную свободу, предоставляя возможность действовать, и возвращали чувство собственного достоинства.

Если благородным, с точки зрения ахейцев, человек считался по рождению, благодаря связям и богатству, то герой должен был заявить о себе. Будучи темного происхождения, «чужаком и незнакомцем», он, как Тесей в Афины, приходил неизвестно откуда — из Трезены, Марафона или Эретрии. Вспомним Эдипа, «паренька с распухшими ногами» (от недоедания?), ребенка, брошенного в горах Киферона и случайно найденного пастухом. У такого человека было три способа заставить всех забыть, что он пария, бездомный и безродный отщепенец, если бы ему однажды пришлось вступить в регулярную армию или в ряды воинственной молодежи, проходящей обряды инициации. Эти три способа были неизменными во все времена: выдающийся успех на охоте (в том числе — на человека); совершение подвига в доказательство своей изобретательности и силы; некий отличительный знак. Кроме этого следовало еще убить многих противников. Успех превращал изгоя в Господина, Повелителя, Владыку, словом, в Героя. А будущее заботливо рисовало его противников чудовищами, нечестивцами, преступниками. Так, Алкид, или Алкей, «Силач», дитя адюльтера царицы (?) Тиринфа или Фив, не был признан Амфитрионом, чьим настоящим сыном являлся Ификл. Легенда повествует, будто ребенок, оправдывая свое существование, еще в колыбели задушил гигантских змей, потом убил своего наставника, а в 18 лет — первого льва. После избиения сынов Мегары он добился известности в Беотии. Тогда герой и получил прозвище, заменившее впоследствии имя: Алкид стал Гераклом, то есть «приносящим славу своей владычице», служителем божественной госпожи Геры. Из века в век менялось число его трудов, или подвигов, заключавшихся в победах над животными — символами различных царей Пелопоннеса: то он делал набеги с целью захвата чужих стад (лошадей, быков или свиней), то совершал охотничьи подвиги. И, естественно, Лернейская гидра, Немейский лев, трехглавый Герион или каннибал Диомед со временем превратились в настоящих монстров.

Охота поддерживала престиж героя, возможно, больше, чем поединки периода инициации или успешные засады. Можно разыгрывать мелкие войны в «лесных школах» или весело нападать на чучело с тремя головами и соломенным туловищем, но с диким быком, готовым подцепить тебя на рога, с волком, львицей или медведицей, охраняющими своих малышей, шутки плохи. Тут необходимо продемонстрировать присутствие духа, мужество, ловкость. Столь же опасная, как и война, охота была намного нужнее, поскольку давала людям пищу и помогала защищать стада. Отсюда все охоты микенской эпохи, восславленные сказителями и бесконечно воспроизводимые на вазах, оружии, драгоценностях, погребальных стелах и в настенной росписи.

Античная Греция — по преимуществу страна лесов, густых зарослей, огромных пространств, покрытых кустарником. Горы с их ущельями, скалами, пропастями, пещерами являли собой громадные охотничьи угодья, где во времена менее плотной населенности вольготно плодилось дикое зверье. Любой свободный гражданин имел право охотиться там без каких-либо ограничений, кроме тех, что налагали священные места. Каждый пастух обязан был обладать соответствующими навыками, иначе он не сумел бы справиться с хищниками, днем и ночью угрожавшими его стаду. «Илиада» пестрит сравнениями с повадками диких зверей, значит, и во времена Гомера львы, пантеры, рыси представляли собой реальную опасность от гор Македонии и до гор Троады. По склонам Парнаса, Аракинфа, Тайгета и Эриманфа бродили стада кабанов, порой весьма внушительные. Они спускались со склонов в долины разорять узкие полоски возделанной земли. Как не вспомнить знаменитую схватку в этолийской Каледоне, где «вепрь белоклыкий» мучил всю округу: «Страшный он вред наносил, на Инея сады набегая: купы высоких дерев опрокинул одно на другое, вместе с корнями, вместе с блистательным яблоков цветом. Зверя убил наконец Инеид Мелеагр нестрашимый, вызвав кругом из градов звероловцев с сердитыми псами» («Илиада», IX, 539–545). А чтобы украсить клыками шлем вроде Одиссеева, пришлось уложить штук сорок кабанов («Илиада», X, 261–264). Ради защиты полей, а в равной степени — из-за потребности в свежем мясе и из любви к спорту охотились на оленя, косулю, горного барана, козла и зайца. Изображения на различных памятниках, равно как и архаичный словарь псовой охоты, позволяют думать, что в конце II тысячелетия уже использовались способы псовой охоты, принятые в классическую эпоху. Больше всего ценились и считались достойными героя преследование крупной дичи на боевой колеснице и поражение ее копьем или рогатиной, а также поражение с близкого расстояния стрелой или короткой пикой на ремне. Кроме того, животных загоняли в сети, тенета и западни, что предполагало участие нескольких помощников и массовую бойню в финале или поимку зверя живьем. В последнем случае и трофей, и лавры принадлежали охотнику, возглавлявшему ловлю.