…Нуссберг. Маленькое селение, заброшенное в горах Каринтии. В Нуссберге казаки — печальные остатки некогда сильного, бравого, боевого корпуса генерала Гельмута фон-Паннвиц. Они — пленные. Пленные в относительной свободе. Такие же, как чины Русского корпуса, расположенные частями в этом же районе, сгруппированные по поселкам вокруг местечка Клейне Сан Вайт, в котором находятся их штаб и командир полковник А. И. Рогожин. Такие же, как и «Варяги» — батальон этого полка, разбивший палатки и шатры у села Тигринг.

Я — с казаками. Я не покинула своих «Варягов»: я просто перешла туда, где оказалась нужна, тем более, что внизу у нас, в Тигринге, было много военнослужащих женщин, сестер милосердия, телефонисток, машинисток, были жены офицеров и солдат, и, следовательно, было кому позаботиться о лазарете, дежурной службе при все еще не утерявших свою важность штабах, на кухне, в швейной. Старшой у казаков, их последний командир, майор В. Островский — мой друг. Там, среди казаков, у меня было много друзей. Мне хотелось им помочь. Жизнь была тяжелая, голодная. Казаки на волосок избежали сначала выдачи, а затем расстрела. Им нужны были руки, готовые работать на кухне, собирать в лесу грибы и ягоды — главную пищу, зашивать порванное, вымыть и выгладить одежду, отвечать на телефонные звонки…

Наша «относительная свобода» заключалась в том, что мы на законном основании могли передвигаться в районе расположения пленных русских частей. Англичане, оккупировавшие Каринтию от югославской границы до местечка и туннеля Мальниц, откуда шла территория американцев, смотрели первое время сквозь пальцы на наше «незаконное» передвижение. По разрешениям, ездили за продуктами в Клагенфурт, Фельдкирхен, Виллах. Тогда у нас еще были грузовики и даже легковые машины, и еще давали какое-то количество бензина.

Но и без всякого разрешения люди стали разбегаться.

Одни узнавали о местонахождении их семейств, другие просто тянулись в Германию, в Баварию, узнав о большом скоплении русских в Мюнхене и его окрестностях. Всех беспокоила близость советской зоны, и в летние месяцы 1945 года мы все еще стояли на шаг от возможного окружения английскими танками и новой волны выдач в красные лапы.

Командиры частей относительно сквозь пальцы смотрели на уход людей, поскольку это не вредило дисциплине, не нарушало морали и духа корпуса, в батальоне Варяга и в казачьем стане. В многих случаях специально снаряжали гонцов, говорящих по-немецки, переодевая их в штатское платье, для того, чтобы входить в связь с русскими частями и группировками, собирать сведения о судьбе близких, находить рассеянных по лазаретам и лагерям для военнопленных, а главным образом, для того, чтобы узнать хоть что-нибудь о Власове и его частях, о которых мы в то время ничего не знали.

Так пришла и моя очередь быть отправленной в Мюнхен и дальше для сбора сведений. Все это делалось с согласия полковника А. И. Рогожина, признанного англичанами старшим над всеми русскими пленными частями, находившимися в расположении Клейне Сан Вайт. Назначен был день — 9 августа.

Я уже писала о том, что наши военные шоферы собрали из разных частей всевозможных и очень многочисленных военных «фольксваген» машин одну очень оригинальную, получившую имя «Тришка». «Тришка» бегал, чихая, кашляя, развинчиваясь, на рваных, чиненных и перечиненных покрышках и внутренних шинах, но он бегал. «Тришка» возил меня в прежние «экскурсии» в поисках следов полка Варяга и других русских частей. «Тришка» был незаменим. На него никто не мог польститься. Он скорее напоминал «примус» или кастрюлю, чем автомобиль, и на «Тришке» я собиралась доехать до австро-немецкой границы в лучшем случае, или хоть до Мальницкого туннеля в крайности, и дальше продолжать «по образу пешего хождения». Штатского у меня ничего не было. Та форма, которую я носила, в рюкзаке смена белья и остатки сербской формы — это было все мое богатство. Одна из сестер милосердия предложила мне свою серенькую форму, шапочку и передник. Женщины, служившие в Красном Кресте, имели все же преимущество на всех дорогах.

Спускались сумерки дня 8-го августа. В открытые окна врывался вечерний гомон птиц, стрекотание кузнечиков, ржанье казачьих лошадей, возвращавшихся с пашни, и крепко тянуло дымком с костров, на которых готовилась незатейливая еда.

Мы жили в доме богатого «бауэра» Ясеничнигг. Занимали две комнаты на верхнем этаже. В одной — три офицера, в другой — полевой телефон, пишущие машинки и я. Мне разрешалось варить для офицеров в кухне у хозяев, и в этот вечер, мой последний вечер перед походом на Мюнхен, я наготовила котлет из конины, соус из белых грибов и «крэм» из собранной свежей, душистой лесной земляники. Лукулловский ужин, который мы, конечно, не хотели съесть одни. По телефону было сообщено в Тигринг, «варягам», и мы ожидали гостей, помощника командира полка Варяг, майора Г. Г., и капитана К. В комнате у майора О. собрались казачьи офицеры, стол из ящиков и козел был накрыт простынями, поставлены «приборы» из крышек к походным котелкам, с походными же, складными вилко-ложко-ножами.

Тихо позванивал телефон, давая позывные разным линиям. Я сидела у себя, подшивая подол чересчур длинного платья сестры милосердия. На заре должен был за мной придти «Тришка», снизу, из Тигрннга, и верный, как я думала, шофер Борис Ч. должен был меня отбросить, как можно, дальше отсюда, ближе к цели моего пути.

Монотонность привычных звуков, пересмеивания солдат, голоса денщика Иванушки и ординарца Иванова прервало гудение автомобильных моторов. Ясно можно было различить, что идет не один майорский «Штайер», а две-три машины. Я ужаснулась. Бывало, что наезжали неожиданные гости, каждому находилось место сесть на кровати или на чемодане и хоть немного еды, но в этот вечер, перед «походом», у меня просто не было желания выдумывать, как разделить пищу на «энное» количество голов.

Невидимые машины всползли на горку. Я слышала, как они развернулись во дворе перед домом Ясеничниггов. Долетал в открытое окно гул голосов и донесся странно нервный, приподнятый голос майора Г. Г.:

— Ара!

— Сейчас! — ответила я не очень любезно и с сердцем воткнула иголку в подол платья.

— Иду!

Вышла в коридор. До меня долетел дружный смех из комнаты офицеров. Очевидно, кто-то рассказал веселый анекдот. Сбежала вниз по лестнице и широко открыла входные двери. В тот же момент дула двух автоматов коснулись моей груди.