Конечно, онтологизация процессов познания (т. е. изображение субъекта истории в виде «познающего себя духа») и отождествление логического хода мысли внутри сложившейся системы знания с историческим ходом мысли привели Гегеля к искажениям действительной истории мысли, к фактической неудаче попытки построить научную историю философии. Она осталась у Гегеля определенной спекулятивно-идеалистической схемой, априорной конструкцией. Тем не менее Гегель гениально поставил внутри нее проблему единства исторического и логического способов исследования и в определенной мере разработал методологическую, мысленно-всеобщую структуру этого единства как устойчивое средство теоретического анализа и объяснения в исторической науке.

Плодотворная мысль о таких логических зависимостях понимания предмета познания, которые, с одной стороны, теоретически верно выражали бы его отношения на современном этапе, а, с другой стороны, позволяли бы, при их осознании, проникнуть в исторические его отражения, объяснить их содержание и ход, была развита впервые гегелевской философией и составляет ее неоценимую заслугу перед исторической наукой. Гегель впервые показал, что знание и понимание развитой научной системы является условием и ключом к пониманию истории науки, что для научно правильного воспроизведения исторического пути, пройденного объектом, необходимо исследовать связи и отношения высших его форм, где становятся ясными многие исторические перипетии. Характерно следующее высказывание Гегеля, говорящее о том, что он распространял этот принцип на анализ всякого развития: «Для понимания низших ступеней необходимо знакомство с высшим организмом, ибо он является масштабом и первообразом для менее развитых; так как в нем все дошло до своей развернутой деятельности, то ясно, что лишь из него можно познать неразвитое. Инфузории не могут быть положены в основу, ибо в этой глухой жизни зачатки организма еще настолько слабы, что их можно постигнуть только исходя из более развитой животной жизни» [81] . Фактически эту мысль развил дальше Маркс, когда он, вырабатывая метод всякой исторической науки, пользующейся теоретическими объяснениями, сформулировал его суть в афоризме: «Анатомия человека есть ключ к анатомии обезьяны». Без этого нет того, что Гегель называл Ьеgreifende Geschichte.

Все это верно как методологическая тенденция, и этим не предполагается никакой окончательности самой теории (хотя у Гегеля есть и такой смысл).

Методологическая правомерность применения развитой теории к пониманию истории знаний не зависит от дальнейших метаморфоз содержания теории. Последующая смена теорий многое меняет в содержании исторической картины, которую составляют себе о прошлом.

Но познание истории мысли (в данном случае историко-философское исследование) есть такой же процесс познания, как и всякий другой, и в такой же мере подчиняется соотношению относительной и абсолютной истины, бесконечному углублению в свой объект, изменчивости познавательных условий, неабсолютности контроля над ними, хотя каждый раз, как и всякое теоретическое знание, исходит из «окончательного», производя на его основе абстракции, допущения, обобщения и т. д. Действительная «неокончательность», изменчивость, неустойчивость условий построения знания и теоретического вывода в науке означают лишь бесконечность самого процесса науки в целом. Бессмысленно требовать от исторической науки, осмеливающейся прибегнуть к теоретическим построениям, чтобы она занимала в этом отношении исключительное привилегированное положение, не достижимое ни в какой самой точной науке. Использование логической системы знания именно для взгляда на прошлое самих же условий этой системы лишь характеризует здесь специфический для историко-научного объяснения тип абстракций, служащих для прослеживания содержания и процессов исторического развития. Конечно, современные понятия могут исказить историю, ее смысл, не говоря уже о том, что в истории могут содержаться скрытые ценности, никак не вошедшие в данную современную теорию и поэтому не обнаруживающиеся при ее применении к истории (от Гегеля, например, совершенно ускользало позитивное содержание предшествующих материалистических теорий). Но ошибки, искажения, пробелы и прочее будут означать здесь лишь необходимость применения в контексте такого подхода иных понятий теории или понятий иной теории, будут означать необходимость углубления теоретических знаний о предмете философской мысли. Углубление понимания истории есть в этом смысле функция от углубления и дальнейшего развития теоретических философских знаний. Эмпиризм же в истории науки хочет обезопасить себя от ошибок познания, вообще не проделывая необходимых для познания абстракций и оставаясь для безопасности при «полном описании» всей исторической совокупности явлений.

Соответственно в гегелевской методологии критике подлежат не те недостатки, которые связаны с недостаточным уровнем собственных философских познаний Гегеля, а лишь те, которые вытекают из его принципиальной позиции в трактовке объекта исторического знания и в методе исследования.

История не есть для Гегеля собрание уникальных событий и явлений, хотя «в истории, — пишет Гегель, — может казаться… установление всеобщего менее необходимо, чем в науке в собственном смысле слова» [82] . Он решал как раз проблему наличия в ней общих, воспроизводящих отношений, которые формируются и выступают в рамках конкретно-исторических, индивидуальных (и неповторимых) событий и обстоятельств, выступают в связи с преходящими историческими основаниями и причинами. Именно решая эту реальную проблему, Гегель выделил особо «понятие, развитие понятия» и оторвал его от эмпирической истории, противопоставив его последней в качестве царства общих сущностей, воплощающихся то там, то сям в виде событий и отношений конкретной истории. «Определения, получающиеся в процессе развития понятия, — говорит Гегель, — сами суть, с одной стороны, понятия, а с другой стороны, они имеют форму наличного бытия, так как понятие есть по существу идея. Ряд получающихся понятий есть, следовательно, вместе с тем, также и ряд образований; так и следует их рассматривать в науке» [83] . В данном случае— это исторические образования. Гегель различает исторические обстоятельства возникновения таких образований и логику «развития понятий», в котором получаются и с необходимостью обосновываются их всеобщие определения. Взятые безотносительно к этой логике, они предмет исторического описания, которое сводится к апелляции к эмпирическим, исчезающим основаниям и не обнаруживает необходимости предмета и подлинно всеобщего. Эту эмпирическую ограниченность исторической науки Гегель оставляет нетронутой и строит рядом «спекулятивный метод», метод «развития понятия», резко отличный от исторического метода, от метода «исторического обоснования и оправдания» [84] . Подлинное понимание истории достижимо, по Гегелю, лишь в рамках этого спекулятивного метода, т. е. соединением анализа природы предмета, его постоянно воспроизводящихся в «развертывании понятия» моментов и анализа исторических обстоятельств его возникновения. Это условие обобщающего исторического воззрения. Общие отношения, существующие внутри истории и складывающиеся посредством ее, могут быть выявлены при опоре на логическую развертку развитой природы исследуемого предмета, совершаемую теоретическим исследованием [85] . Такова у Гегеля плодотворная (вошедшая впоследствии в марксизм) формулировка метода диалектического мышления, применяемого к истории, хотя Гегель развивает ее в контексте неправомерного противопоставления метода философии и метода конкретной науки, относя только к философии и спекулятивно трансформируя реальные свойства логического аппарата как раз самой конкретной науки. В то же время, конечно, в форме разработки философской спекуляции он продвинул далеко вперед то, что в науке существовало лишь в виде зачатков, зародышей диалектического мышления.

Рассмотрим сначала, как строит Гегель на этой основе анализ отдельных явлений историко-философского процесса («образований», «форм» в гегелевской терминологии), а затем анализ развития и последовательности «форм» и «образований» этого процесса во времени.

Диалектический способ мысли Гегеля проявляется прежде всего в том, что в исторически появлявшихся в ту или иную эпоху философских учениях, взглядах, идеях и т. д. Гегель стремится различить внутреннее познавательное содержание и историческую форму его разработки и реализации на данном историческом этапе и в данное время. Рассматривая эти учения как ступени в развитии одной единственной философской системы — своей собственной, внутренним их содержанием он фактически называет взгляд на все целое системы с одной какой-то стороны, с точки зрения одной какой-то сформировавшейся категории, — взгляд, достигнутый и развиваемый предшественниками в связи с исторически определенным материалом познания, конкретными обстоятельствами эпохи, историческими возможностями познания и т. д. «Формой» же оказывается абсолютизация ими такого содержания в виде всеобъемлющего философского принципа, в виде целостного образа всего предмета философии, распространение этого содержания на те или иные исторически стоявшие вопросы и наличный материал и т. д. Задача метода тогда в том, чтобы «уметь распознать… чистые понятия в содержании исторической формы» [86] . Историческое движение в последовательности познания выступает тогда как переход от неизбежно односторонней, абстрактной картины целостного предмета философии ко все большей его конкретизации и всестороннему охвату, т. е. как восхождение от абстрактного к конкретному.

В этой искаженной, чрезмерно логизированной картине есть прежде всего ценный замысел: различить историческую форму философского сознания и объективно выразившееся в нем познавательное содержание, обнаружить в историческом явлении мысли относительно истинные знания о предмете мысли, познавательные достижения, воспроизводящиеся и в более развитой системе познания предмета независимо от того, как их осмысляли и какое сознание о них имели сами философы, произведшие их. Гегель реально как-то разрешает задачу воссоздания того или иного явления мысли, включаемого им в цепь развития, в качестве некоторого рационального этапа в познании предмета мысли, содержащего всеобщие зависимости самого этого познания как такового.

Эти-то результаты познания и не даются непосредственно эмпирической поверхностью истории мысли, а чаще даже затемняются ею. Историческое их исследование у Гегеля предполагает поэтому одновременное знание их в том виде, как они — в другой форме и в другой связи — воспроизводятся и существуют внутри «Логики», а не просто дальнейшее нагромождение исторических описаний и филологических толкований. Гегель считает, что именно из логической системы и из сопоставления ее с исторической эмпирией извлекается сознание о том, что на деле содержалось в исторических явлениях познания.

Важно то, что, оперируя таким сопоставлением, Гегель имеет в виду вычленение — в соответствующей отдельной эпохе истории мысли или отдельном учении — системы общих отношений познания, воссоздание структуры исторического объекта, относительно которой возможны обобщения, а не просто описание индивидуальной и неповторимой совокупности философских представлений. Действительно, внутри индивидуально-исторических форм философствования складываются и историей закрепляются (и в дальнейшем изменяются и развиваются) определенные общие отношения знаний к предмету и между собой, т. е. какое-то общее содержание познания, обладающее своим строением. И речь должна уже идти не об истории личностей с их духовным миром, психологией и т. п. и не о произвольном ряде их индивидуальных утверждений о предмете, а об истории этого объекта, обладающего строением, внутри которого есть повторяющиеся и массовые связи (как содержательные, так и логические). Выработанное историком понятие о нем можно применить и к пониманию модификации этого познавательного содержания у других мыслителей, в других обстоятельствах и формах исследования и в другое время, что позволило бы фиксировать непрерывность в процессе познания, наличие единого в разнообразных и многих «дискретных» формах. Тогда модификации в пространстве или времени не будут исключать возможности применять общее знание в исторической науке. В противном случае у нас всегда будет получаться, что Фалес, например, и Анаксимандр — это просто люди с различным видением мира, с различным «мнением» о нем, только и всего. Никакой возможности написания сколько-ни- будь рациональной и связной истории у нас не будет.