— Хватит! Немедленно прекратить! Я не позволю заседание нашего высокого суда превращать в балаган! Молодой человек, у суда нет времени слушать ваши пространные россказни. Вы отдаете себе отчет в том, что вам предъявлены два серьезнейших обвинения? Вы это понимаете?

— Да, — ответил Браш, стиснув зубы.

Судья опустил глаза.

— Продолжайте, — сказал он смягчившимся голосом. — И давайте без чепухи.

Браш хранил молчание, пауза затянулась.

Судья поднял брови.

— Вы, наверное, хотите выказать суду свое неуважение? Так? Ну хорошо же! Молодой человек, возможно, вы не представляете себе, в каком положении находитесь. Вы обвиняетесь в двух преступлениях, за каждое из которых вас можно отправить за решетку на весьма длительный срок. Вы пробыли в Озарквилле менее двух дней и уже попали под суд — под суд, повторяю! На протяжении вот уже пятидесяти лет у нас не случалось подобного преступления. И при этом вы ведете себя самым легкомысленным образом перед лицом всего нашего открытого суда!

Браш стал еще бледнее, но хранил твердость.

— Я не боюсь никого и ничего, ваша честь, — сказал он. — Я только хочу сказать правду; вы меня не так поняли.

— Хорошо. Тогда начнем сначала. Но если вы еще раз упомянете имя этого самого вашего Ганди, я отправлю вас на пару деньков в тюрьму, где вы быстро придете в себя.

Браш склонил голову.

— Причина, по которой вчера я ни с кем не разговаривал до четырех часов, состоит в том, что я дал обет молчания, — сказал он.

Судья, похоже, уловил суть. С трудом сдерживая хохот, он поднял голову над бастионом из книг и взглянул на жену. Миссис Карберри погрозила ему пальцем.

— Понятно. Продолжайте, — сказал он.

— Этот обет молчания, — продолжал Браш, — является обыкновенным подражанием некоторым культурным деятелям Индии. После двух часов я вышел на прогулку. Я увидел девочку, она сидела на ступенях крыльца своего дома. У нее на шее висела картонка с надписью: «Я — лгунья».

— Что-о-о? — переспросил судья.

— «Я — лгунья».

Когда волнение в зале утихло и слышались только глубокие жалостные вздохи, судья выпил воды и спросил:

— С какой целью вы приблизились к ребенку?

— Я вовсе не намеревался сделать ребенку что-нибудь плохое. Я просто думал, что ложь — это плохо, но ребенку, который лжет, ничего плохого сделать я не хотел.

— Понятно. А вы сами являетесь отцом, хотел бы я спросить?

Несколько мгновений Браш молчал.

— Нет, — наконец тихо сказал он. — Думаю, что нет.

— Прошу прощения?! — выпучив глаза, нараспев произнес судья. — Это как понимать?

— Я не могу сказать, что знаю наверняка, — сказал, запинаясь, Браш.

Судья Карберри пошуршал на столе бумагами.

— Ладно, не будем вдаваться в подробности, — сказал он. — Присутствует ли в суде эта самая девочка? — спросил он громким голосом.

Роду Мэй вывели для дачи свидетельских показаний. Ее со всей строгостью заставили дать присягу на Библии, но она тем не менее вела себя весьма самоуверенно и даже весело.

— Рода, расскажи нам, что произошло, — сказал судья.

Рода Мэй обернулась к аудитории. Она отыскала глазами свою мать и больше никуда не смотрела. Только один раз она обернулась к судье.

— Меня зовут Рода Мэй, — затараторила она. — Я сидела возле нашего дома, а этот дядька подошел к нашему дому, и я сразу поняла, что это плохой дядька.

— Рода, а почему ты сидела на ступенях?

— Потому что я была плохая.

— Так. Ну и что сделал этот человек?

— Он звал меня в плохое место, а я сказала ему, что не пойду, потому что я люблю папу и маму больше всего на свете.

— Он звал тебя идти с ним?

— Да, а я не пошла, потому что я очень люблю папу и маму.

— Рода Мэй, будь внимательнее. Ты должна говорить правду. Этот человек говорил ртом или писал рукой?

— Он писал рукой, господин судья Кар-Берри. Но я все равно знала, что он плохой, он ворует детей. А он посмотрел на меня вот так! — Тут она скорчила страшную рожицу и развела руки, будто готовилась что-то схватить. — А я тогда как дам ему! Я ему как дам! А он повернулся и убежал, а я догнала его и как дам! Прямо по лбу! А он…

— Мистер Грубер! — крикнул судья.

— Да, господин судья.

— Заберите вашу дочь. А теперь мы перейдем к рассмотрению второго обвинения.

В зале царило ошеломленное молчание, в то время как Груберы, опустив головы, шли между рядами к выходу.

Затем судья самым любезным тоном обратился к миссис Эфрим:

— Миссис Эфрим, не будете ли вы так добры рассказать нам о происшествии, которое случилось в вашем магазине вчера вечером?

Миссис Эфрим, шелестя объемистым черным шелковым платьем, выбралась из толпы своих детей и подошла к присяге. Судья выделял ее среди прочих свидетелей и старался это показать своей галантностью. Опустив руку после присяги, она начала: