— Против штрафов. Но на этом не остановимся. Добавим политики. Вспомним казнь Александра Второго. И скажем: казнить надо не царя, а русское самодержавие.

— Совершенно верно! — Ульянов, перегнувшись через стол, пожал руку Скорнякову. — О псевдониме не забудьте.

Когда шли обратно, Владимир Ильич думал о своей новой статье, которую он напишет, непременно напишет в ближайшее время:

«Семена социал-демократических идей заброшены уже повсюду в России. От Петербурга до этого далекого Красноярска, от Кавказа до Урала. Вот отличительная черта последних лет!»

Во всех дворах, звеня цепями, лаяли собаки. На улицах стучали деревянные колотушки сторожей.

Город спал глубоким сном.

— У нас тут появляется новая политическая хворь, — сказал Красиков, когда они пришли домой. — Вроде ветряной оспы, которая не так уж опасна, но все же…

— Если болезнь, то надо принимать меры. Выкладывайте, батенька, все: кто болен, какие признаки? Все, все.

— Наш коллега — присяжный поверенный Петр Иванович Кусков.

— Социал-демократ?

— В некотором роде…

— Поговорить бы с коллегой.

— Это можно. Хотя визит и не доставит мне удовольствия, но сходим. Я их с детства знаю, всех Кусковых. Три брата: врач, этот адвокат и инженер Леонид Иванович. В гимназии мы вместе учились. Теперь приехал в гости.

На следующий день вечером отправились к Кускову, позвав с собой Скорнякова.

В передней их встретил хозяин дома, плотный господин в крахмаленой манишке с высоким жестким воротником, между отворотами уголков которого едва умещалась холеная бородка. Он только что вернулся из суда и еще не успел снять фрака. На его пухловатых пальцах, помимо обручального кольца, поблескивали два золотых перстня. Петр Ананьевич представил ему шушенского гостя.

— Помощник присяжного поверенного? — переспросил Кусков. — Вдвойне приятно! Милости прошу, господа, в кабинет. И позвольте узнать, под чьим же патронатом вы исполняли свое помощничество?

Услышав громкие фамилии присяжных поверенных — самарского Хардина и петербургского Волькенштейна, Петр Иванович поправил седоватые усы:

— Похвально! Известнейшие адвокаты! Будь я молодым, счел бы за честь состоять при них помощником!

Познакомил гостей с братом, таким же плотным, только бритым, с нафиксатуаренными усами.

— Мы с Леонидом на холостяцком положении. — Петр Иванович развел руками. — Так что извиняйте, господа. Жена в Европе. Хоронится от преследований. Сейчас, правда, собирается инкогнито в Петербург…

Сели в зачехленные мягкие кресла. И разговор вначале шел об адвокатской практике, о запутанных судебных делах и блестящих защитах.

Леонид Иванович не принимал в нем участия. Он мял пальцы и украдкой посматривал холодными глазами на Красикова.

Когда упомянули о ссылке, Петр Иванович, душевно расположенный к столичному коллеге, покачал круглой, аккуратно причесанной головой с левым пробором.

— Вхожу в ваше тяжкое положение, господин Ульянов.

— А я на свое положение не жалуюсь.

— Понимаю. Но в петербургском адвокатском мире вы теперь уже блистали бы смелыми защитами. А здесь… Стойко переносите изгнание и ждете своей поры. Понимаю. Я ведь тоже, помимо адвокатуры — дела моей жизни, причастен, в известной степени, к современному общественному движению. Только ортодоксией, к счастью, не страдаю.

Гости переглянулись. А Петр Иванович продолжал спокойным и плавным, немного усталым голосом:

— Все течет, все меняется, как сказал мудрейший Гераклит. Вот и марксизм ныне уже не тот, что был прежде. Мы помним его по-юношески нетерпимым, отрицающим, я бы сказал, примитивным, слишком схематично делившим общество на классы. А теперь он уступает место марксизму демократическому…

— Вы не правы, — прервал Владимир Ильич. — Подлинный марксизм был, есть и будет революционным, боевым и нетерпимым к своим противникам. Марксизм, как известно, подымает на политическую борьбу рабочий класс.

— Не могу согласиться с вами. Я обладаю некоторой осведомленностью о положении на Западе. Даже там пролетарии не завоевали демократических учреждений, — они ими только пользуются.

— Их нет там, подлинных-то демократических учреждений. Одни мнимые. А что касается рабочего класса на Западе, то он уже не плетется в хвосте либеральной буржуазии, как хотелось бы кое-кому, а породил самостоятельное политическое движение.

— Не обольщайте себя напрасно. — Петр Иванович раскрыл золотой портсигар. — Курите? А мне позвольте. — Взмахами руки отогнал дым в сторону. — Экономическая борьба — вот для пролетариев свет в окошке. И на Западе, и у нас. Не далекие политические идеалы, а ежедневные насущные интересы привлекают их внимание.