Надя от природы была хороша собой. Многих мужчин привлекала её стройная фигура с красивой пышной грудью. Впрочем, последнее обстоятельство с головой выдавало ее происхождение: у городских девушек такого бюста теперь не встретишь. Экология и стрессы, видимо, тому виной. Досадным изъяном фигуры Нади были разве что ноги: неестественно худые, невыразительные. «Кузнечик в юбке», — подумал Корнеев при их первой встрече. Так он ее и стал называть, скрывая «этимологию» этого ласкового обращения.

Корнееву нравилась эта девушка далеко не из — за внешности. Он видел в ней отражение самого себя. Ее упорство, самостоятельность (она была сиротой и привыкла надеяться только на свои силы) ему импонировали. Надя работала в главке уборщицей и очень тяготилась этой должностью. Ей, красивой молодой девушке, стоило больших душевных мук ходить со шваброй перед офицерами, но деваться было некуда. Это был единственный шанс в её жизни самостоятельно (не считая варианта удачного замужества) получить, пусть и нескоро, квартиру в Москве. Для нее и других женщин хозяйственной комендатуры это и было главным стимулом в работе. Зарплату им Министерство обороны платило очень скромную, почти символическую. Наде, так же, как и офицерам главка, приходилось, есть просроченные консервы, на всем экономить, во многом себе отказывать. И все равно к концу месяца она еле — еле сводила концы с концами в своем бюджете. Как и любой девушке, ей хотелось быть красивой и модно одеваться. К своим вещам Надя относилась очень бережно. Они всегда были идеально чистые, выглаженные, но выглядели очень скромно. Зато какой радостью светились её глаза, если удавалось прийти на свидание в обновке! Теплая и нежная волна подкатывала к сердцу Корнеева, когда Надя кружилась, показывая новую кофточку: «Как тебе, нравится?»

Он интересовался ценой, дескать, не дорогая ли покупка, хотя прекрасно видел, что эту обновку Надя приобрела далеко не в «бутике»: сама связала крючком.

…Голова слегка шумела, хотя выпил он сегодня не больше двухсот граммов водки: норма по «арбатским» понятиям мизерная. Чтобы уменьшить до такого минимума «дозу», пришлось, имитируя питейную солидарность, чокаться минеральной водой, а водку тайком выливать в цветочные горшки или под стол. Просто отказаться от ставшей традиционной попойки в пятницу («тяпницу», как ее называли офицеры) — означало бросить вызов коллективу, что он делать не хотел. Корнеев дорожил мнением своих товарищей, хотя и не одобрял их бесшабашное пьянство по поводу и без. А повод для возлияния всегда находился весьма благовидный: кто — то получил очередное звание, у кого — то день рождения или повышение по службе, кому — то вручили орден и так далее.

Вот и сегодня уже с обеда все дела незаметно отошли на второй план. Постороннему взгляду трудно было заметить перемену: офицеры так же сидели за своими рабочими местами, шуршали документами или стучали по клавиатуре своих компьютеров, но это была только видимость работы. Настоящая жизнь кипела в курилке. Здесь решались «глобальные» проблемы, по сравнению с которыми извечные вопросы русского бытия «что делать?» и «кто виноват?» просто бледнеют. Надо было определиться, во — первых, сколько купить бутылок водки, во — вторых, кто за ней побежит. Эти сложные вопросы обсуждали майор Степанов и подполковник Петренко.

— Слава, это я тебе говорю, формула проверена жизнью: от количества ртов надо отнять единицу, и получим искомую цифру. Скильки нас буде? — подполковник Петренко в подобные ответственные минуты нередко делал вставки на «ридной мове». Он загнал «Приму» в угол рта, зажмурил от едкого дыма один глаз и начал загибать короткие желтые от никотина пальцы. — Из нашего отдела Петрович, шеф, Студент…

Подсчитать заранее количество участников «тяпницы» — занятие, надо сказать, совершенно безнадежное. Офицерская пьянка — явление сродни стихийному бедствию, а значит, слабо поддающееся прогнозированию. У нее, как у революции, есть только начало. Гораздо легче угадать, какое число выпадет в рулетке, чем сколько ртов будет сегодня участвовать в «тяпнице».

Стоит только откупорить первую бутылку водки, как все расчеты летят к черту. Приходят какие — то новые люди, заглядывают с ополовиненными бутылками «делегаты» из соседних кабинетов: «от нашего стола вашему». Совершенно неожиданно появляются давно уже уволенные в запас офицеры. Трезвые, они, как правило, демонстрируют свои мобильные телефоны и «пейджеры», хвастаются крутизной, большими зарплатами: «Под тонну «баксов» ломит». А позже, когда изрядно примут на грудь, заводят совсем другую песню: «При всем при том здесь я чувствовал себя го — су — да — рст — вен — ным человеком! Понимаешь?! А там (неопределенный кивок в сторону темного окна, выходящего на Арбатскую площадь) я — дерьмо».

Сегодня организация «тяпницы» облегчалась: надо было купить только водки и хлеба. Накануне офицеры получили продпаек и каждый «заначил» от семьи его часть. Оправдание такого «урезания» семейного довольствия было стопроцентным. Просроченные рыбные консервы и тушенку, как шутили офицеры, поставленную еще американцами по ленд — лизу, можно было есть только под водку. Без такой «дезактивации» легко отравиться.

В последние годы армейские тыловики обнаглели до такой степени, что, не стесняясь, «впаривали» тухлятину даже офицерам центрального аппарата. Те матерились, но брали. Куда деваться? До зарплаты надо как — то дожить. Тем более что денежную компенсацию за продпаек не платили вовсе, а тут — хоть с риском для желудка, но все — таки можно было что — то съесть. Часть явно бомбажных банок выбрасывалась сразу, часть под водку съедалась в качестве закуски, остальное, более или менее съедобное, несли домой.

Собирались в самом дальнем кабинете, прозванном «греческим залом». Такая «дислокация» давала возможность большому начальству делать вид, что они не знают о пьянке. Стол с любовью накрывался белыми листами бумаги газетного формата. Кстати сказать, Корнеев никак не мог понять, откуда она бралась. С бумагой (да только ли с ней!) в главке была напряженка. Офицеры уже давно писали на обороте каких — то старых документов, оставшихся со времен Советской Армии, или в лучшем случае на пожелтевших бланках «Боевых листков». Секретные документы исполнялись на обороте топографических карт, разрезанных по формату стандартного листа. При этом, правда, существовало строжайшее правило: начальству на высочайшую подпись надо было нести документы, исполненные исключительно на дорогой офисной бумаге. Где ее взять, до этого начальству не было решительно никакого дела. Не генеральское это дело — вникать в такие пустяки!