Тикамацу часто называют японским Шекспиром. В нем гораздо больше шекспировского, чем это принято считать. Во-первых, он, так же как Шекспир, почти всех превосходит по интеллекту. (Вспомните интеллект драматурга латинян Мольера.) Во-вторых, его драмы сплошь усыпаны блестящими строками. И, наконец, даже в самую напряженную драматическую канву вкраплены комедийные сцены. Глядя на нищего монаха в сцене у жаровни [10] , я много раз вспоминал пир из великого «Макбета».

После исследований Тёгю Такаямы бытовая драма Тикамацу стала считаться значительно выше его исторических драм. Но и в своих исторических драмах Тикамацу не романтик. Этим он тоже сродни Шекспиру. Шекспир навсегда остановил свои часы в Риме. Тикамацу еще больше, чем Шекспир, игнорировал эпоху. Более того — даже век богов [11] он превратил в мир эпохи Гэнроку. И его персонажи также, как это ни парадоксально, в психологической обрисовке часто совершенно реалистичны. Например, в исторической драме «Нихон фурисодэ хадзимэ» ссора братьев Котана и Сотана (герои пьесы. — В.Г.) вполне мыслима как сцена бытовой драмы. А душевное состояние жены Котана, душевное состояние самого Котана после убийства отца вполне мыслимы и в нынешний век. Более того, любовь Сусаноо-но-микото [12] , я не боюсь этого сказать, и в исторические времена сохранилась в неизменном виде.

Исторические драмы Тикамацу, естественно, насыщены фантазией значительно больше, чем его бытовые драмы. Но именно благодаря этому они обладают «прелестью», которой лишены бытовые драмы..

Сказочная принцесса многие годы тихо спала в своем замке. Форма японского стиха, исключая танка и хайку [13] , была подобна этой сказочной принцессе. Тёка «Манъёсю [14] » — из них состоят и сайбара, и «Сказание о доме Таира», и ёкёку, и дзёрури [15] . В них спит множество стихотворных форм. Я уже писал, что ёкёку сами по себе близки по форме современному стиху. В них есть ритм, характерный для нашего современного языка. Так называемые современные народные пьесы, во всяком случае большая их часть, написаны в форме додоицу [16] . Только увидеть эту спящую принцессу — и то бесконечно интересно. Не говоря уж о том, чтобы пробудить ее.

Сегодняшние стихи, если употреблять старую терминологию, стихи нового стиля, идут, пожалуй, именно по этому пути. Для того чтобы отобразить сегодняшние чувства, вчерашняя форма стиха, видимо, не подходит. Я не утверждаю при этом, что нужно неизменно следовать старой поэтической форме. Просто я чувствую, что в этой поэтической форме есть нечто жизнеспособное. И я хочу подчеркнуть: нужно сознательно стараться ухватить это нечто.

Мы все появились на свет в переходное время. И на противоречия нагромождаем противоречия. Свет — во всяком случае в Японии — идет с Запада больше, чем с Востока. Но он идет и из прошлого... Естественно, далеко не любой в состоянии пробудить спящую принцессу...

В старых японских стихах содержится нечто свежее. Нечто, вызывающее ответный отклик, — я, естественно, улавливаю это «нечто», но воссоздать это «нечто» не в состоянии. Хотя, повторяю, не уступаю другим в способности почувствовать его. Может быть, с точки зрения литературы это сущий пустяк. Только я, как это ни странно, всем своим сердцем устремлен к этому «нечто», к этой туманной свежести.

Мы не можем преодолеть границы своего времени. Мы не можем преодолеть границы своего класса...

Средние классы породили немало революционеров, это верно. В теории и практике они выразили свои идеи. Но оказалась ли способной их душа преодолеть границы средних классов? Лютер выступил против римско-католической церкви. И он сам видел дьявола, препятствующего его делу. Его идеи были новыми. Но его душа не могла не видеть ада римско-католической церкви. Это не только в религии. То же самое, когда речь идет о социальной системе.

В наших душах выбито классовое клеймо. Мы связаны далеко не одной классовой принадлежностью. Мы связаны и географически — местом рождения, начиная от Японии и кончая родным городом или деревней. А если вспомнить еще о наследственности, среде, то сами поразимся, насколько сложными образованиями мы являемся... Мы растения, живущие под разным небом, на разной земле. И наши произведения — плоды этих растений, живущих в самых разных условиях. Если посмотреть на нас глазами бога, то можно увидеть, что в каждом нашем произведении заключена вся наша жизнь.

Пролетарская литература — что представляет собой пролетарская литература? Во-первых, это, конечно, литература, цветы которой распускаются внутри пролетарской культуры. Этого в сегодняшней Японии нет. Затем, это литература, борющаяся за интересы пролетариата. Это в Японии есть. (Если бы нашим соседом была Швейцария, пролетарская литература получила бы еще большее развитие.) В-третьих, это литература, которая, даже если она и не зиждется на принципах коммунизма или анархизма, имеет в своей основе пролетарскую душу. Второе и третье определения пролетарской литературы вполне согласуются. И если создавать новую молодую литературу, ею должна быть литература, рожденная пролетарской душой... Ввести в произведение коммунистические или анархистские идеи совсем нетрудно. Но лишь пролетарская душа придает поистине поэтическую величественность, сверкающую в произведении подобно алмазу. Умерший молодым Филипп [17] имел пролетарскую душу...

Сейчас, возможно, уже слишком поздно критически анализировать положительное и отрицательное в деятельности группы неосенсуалистов. Но я, прочитав произведения писателей этой группы, прочитав критические статьи об их произведениях, почувствовал непреодолимое желание написать о ней.

Если говорить о поэзии, то она во все времена развивается в интересах группы неосенсуалистов. В этом смысле абсолютно верно утверждение Сайсэй Муроо [19] , что Басё [20] был самым великим поэтом эпохи Гэнроку, к которому приложимо определение «нео». Басе всегда стремился к тому, чтобы стать «нео» в литературе. Поскольку проза и драма тоже содержат элементы поэзии, то есть являются поэзией в широком смысле, они тоже должны приветствовать появление группы неосенсуалистов. Я помню, что в какой-то степени к группе неосенсуалистов примыкал Хакусю Китахара [21] . (Символом поэтов того времени были слова: «Свобода чувств».) Я помню, что и Дзюнъитиро Танидзаки принадлежал к группе неосенсуалистов.