И еще я сказала, что я из тех, которые шалаш считают раем при том условии, если там будет милый, желанный, любимый человек. А про себя добавила: а не барахольщик. Я не собираюсь замуж, хоть мне и двадцать лет, но мне еще учиться нужно, ведь я из девятого класса ушла на фронт.

Быть только женой — да я себя уважать перестану. Вот так обо всем этом я ему и рассказала. Это был первый наш разговор наедине.

Он мне ответил, что я должна подумать и не рубить сплеча. Но кто это делает, по-моему, ясно.

А через несколько дней явился К.Ф. и говорит, что прибыл специально мозги мне прочищать, а если нужно, и ремешком врезать. Оказывается, до него дошел слух, что я выхожу замуж за Красильникова, а он своего благословения не даст. Я его успокоила, сказала, что никуда и ни за кого не выхожу.

Наверное, потому, что наступил мир, люди начали обалдевать.

Прибыл Смирнов Владимир Сергеевич с таким же предложением и такими же соблазнами, как и Виктор Александрович. Он тоже ведь был в разведке. Разница только в том, что Красильников собирается оставаться в кадрах, а этот хочет уйти на гражданку. У него в Москве на 2-й Тверской-Ямской квартира, и в Москве я буду учиться, это он понимает и приветствует.

Не хочу я никуда, даже в Москву.

Постаралась как можно мягче все объяснить. Ушел недовольный, обиженный. А обижать я никого не хотела и не хочу, а играть в любовь — это не мое амплуа.

Остался еще третий партнер по танцам — лейтенант Коля Салин, тоже из разведки, но он ничего не предлагает. У него есть тетка с коровой, и он доволен.

Меня вызвал подполковник — Лида в тяжелом состоянии, безнадежном. Если мы обеспечим уход, может быть, появится надежда, он не хочет терять окончательно эту надежду. Лида просила, чтобы была с ней я. Увидев Лиду, я испугалась, но окончательно убила меня рана.

Дело в том, что у Лиды большая беременность, и она затруднила диагностику. Ей поставили непроходимость, а у нее оказался гнойный аппендицит, причем вскрывшийся с разлившимся гноем и перитонитом. Рану не зашивали, края ее ужасно утолщены, и такое впечатление, будто бы художник на палитре мешал краски — и черную, и зеленую, и серую. Начался некроз. На нее в госпитале уже махнули рукой. Ведущий хирург утром приоткроет дверь в палатку, удивится, что она еще жива, и идет дальше. Назначений никаких нет, может, они и есть, но мне они не известны. Рану присыпают йодоформом. Это преступление — просто созерцать, как погибает человек, поведение ведущего хирурга возмущает.

Я решила действовать сама. Поехала в свою санчасть (в моем распоряжении машина и мотоцикл), заказала глюкозу 5 и 40%-ную, физраствор, перекись водорода. Приготовила смесь из сульфидина и стрептоцида. Промыла рану перекисью несколько раз, засыпала сульфидином и стрептоцидом. Ввела подкожно литр физраствора и внутривенно 40%-ную глюкозу. Хирург говорит, что она обречена, и это просто для успокоения совести. После этих процедур рана стала гораздо лучше. Достали американский пенициллин, колю через каждые 3 часа, держу на льду, все строго по инструкции, обработка эфиром. Приходил хирург, просил отдать пенициллин другому человеку, тому, может быть, поможет, а ей бесполезно. Даже повел меня посмотреть на этого человека. Я ему сказала, что очень сочувствую тому человеку, которому он мог бы помочь, но, тем не менее, ни одной единицы не отдам. Доставали с невероятным трудом из Москвы, подполковник самолет специальный выпросил у начальства. Бороться нужно до конца.

…Труды мои, кажется, не пропадают даром, да и пенициллин сотворил чудо — Лиде стало лучше. Присылали Машеньку, нового фельдшера из нашей санчасти, чтобы как-то облегчить мое положение, я ведь и ночью не сплю, боюсь пропустить время инъекции, и уже еле держусь на ногах. Но Лида отправила Машу назад. Приехала Антонина и отправила меня на сутки выспаться.

Когда я вернулась, внезапно начались роды. Что делать в таких случаях, я не имею понятия, ведь еще и рана не зашита. Вызвала хирурга, обмотали ее лейкопластырем очень широким, несколькими катушками. И появился на свет крохотный семимесячный ребенок — мальчик.

Забот у меня прибавилось, нужно было и ребенка выхаживать. Бегала в роддом (благо рядом, обходилась без транспорта), брала грудное молоко и искусственно через носик кормила Володю (так назвали). А у Лиды начался мастит.

Целый месяц пробыла с ней в госпитале. Рана начала быстро заживать, но хирург сказал, что там гнойный карман. Выписали нас домой. Лида еще лежачая, и ребенок очень слаб, и, кроме того, у него начались судорожные припадки. Его нужно держать в тепле, пробовала забираться с ним на русскую печь, но припадки учащались. Обложила грелками, кормлю искусственно. Дел по горло, а я ничего не умею, опыт на нуле. Так натопила печь (обнаружила на чердаке целый склад сухих березовых поленьев), что чуть дом не сожгла. Первый раз в жизни делала голубцы (начинка из американских консервов), пекла оладьи, борщ варила. Степан Филиппович хвалил.

Прожил Володя двадцать один день. Сказалась тяжелейшая интоксикация, лед, лежавший на нем две недели, недоношенность.

Степан Филиппович поцеловал его и сказал: «Прощай, сынок, жди нас». Я не поехала на кладбище, осталась с Лидой. Да еще и обед надо было сделать. Пришли Цветков, Рыжков, Зырянов и др.

Стараюсь как-то отвлечь Лиду. Под ее руководством стала шить ей платье, первый раз в жизни, думаю, что и последний. Терпения у меня не хватает. Люблю вышивать. Получилось сверх всякого ожидания очень симпатичное комбинированное платье. Лида в нем как-то преобразилась сразу, но потом разрыдалась, еле я ее успокоила.