28 сентября английский и американский официальные представители прибыли в Москву. С первых слов Бивербрук и Гарриман попытались объяснить, какие усилия прилагают их страны для оказания помощи русским. Все же поначалу, по словам Черчилля, делегации был оказан холодный прием. Советские официальные лица демонстрировали скептицизм, если не сказать – недоверие, относительно возможности Великобритании при первой же необходимости открыть второй фронт. Затем, 29 сентября, на первых переговорах со Сталиным, казалось, недоверие уступило место симпатии. Но уже на втором совещании опять наступило совершенно очевидное ухудшение. Сталин вел себя грубо, в который уже раз он указывал на то, что предлагаемая помощь не идет ни в какое сравнение с бременем, обрушившимся на советскую армию, и обвинял Британию во всех тяготах и лишениях, выпавших на долю Советского Союза. Во время третьего совещания опять произошло изменение в настроении и поведении; теперь Сталин и Молотов были внимательны и полны энтузиазма. Они прекратили всяческие попытки потребовать больше, чем могли получить, и договоренность была достигнута без особого труда.

Бивербрук, редко испытывавший недовольство от собственных поступков, отнес подобную переменчивость в настроении к собственноручно продуманному хитрому плану кампании. А Гарриман пришел в замешательство, особенно от грубости Сталина во время второго совещания. Впрочем, он тоже был рад «солнцу после дождя», как охарактеризовал эту ситуацию Бивербрук. Русские тоже казались удовлетворенными. Сталин подтвердил это, а Литвинов (посол СССР в США. – Примеч. ред.), выступавший в качестве переводчика, вскочил со своего места и громко объявил: «Теперь мы выиграем войну». В своей речи, произнесенной на последнем совещании, 1 октября, Молотов заявил «о нашей огромной признательности инициаторам конференции» и сказал, что работа конференции «предопределила» победу над Гитлером. На ужине, данном Сталиным, царило веселье. Свое хорошее настроение Сталин продемонстрировал с помощью тостов, приблизительно около сорока, по числу присутствующих. Каждый раз он вставал и чокался с героем тоста; целый устоявшийся ритуал, который станет столь привычным во время подобных конференций.

По просьбе Сталина перспективный план поставок был оформлен в виде протокола, подписанного в Кремле 1 октября. Он количественно определял каждую позицию поставок для Советского Союза начиная с 1 октября 1941 года и по 1 июля 1942 года. Четыреста самолетов в месяц, включая бомбардировщики; пятьсот танков в месяц и большое количество другой бронетехники, противовоздушные и противотанковые орудия, различное телефонное оборудование, алюминий (которого, из-за быстрого продвижения немецкой армии, Советский Союз испытывал острую нехватку); олово; свинец; никель; медь; магний; сталь; нефть; химические продукты; резина; кожа; шерсть; обувь; одежда для армии; пшеница и медикаменты. Все это и многое другое было обещано без требований о предоставлении с советской стороны полной информации относительно всех потребностей и имеющихся у нее запасов; любая другая страна, стремящаяся получить помощь по ленд-лизу, была обязана предоставить информацию подобного рода. В обязанность американской и британской администраций вменялось только размещение этих заказов «на соответствующих производствах Британии и Америки для Советского Союза», правда, отдельно оговаривалось, что «Великобритания и США должны оказывать помощь в транспортировке и доставке грузов в Советский Союз». Впоследствии советское руководство утверждало, что они были просто обязаны убедиться в том, что груз доставлен по назначению, и, когда были временно приостановлены конвои в северные русские порты, упрекали британское правительство в нарушении обязательств.

Произошла серьезная задержка в обеспечении и поставке большого количества изделий, обещанных Советскому Союзу не только ранее, но и в соответствии с протоколом. Но все, что уже было отправлено русским, имело для них существенное, возможно даже жизненно важное, значение на протяжении следующей зимы. Самолеты и оружие, ввиду огромного дефицита, собирались в неполной комплектации; увеличение мобильности армии обеспечивали грузовые машины. Учитывая изоляцию Ленинграда и захват немцами фабрик, заводов и электростанций, поставки сырья и оборудования пришлись весьма кстати.

Но еще более важно в этот критический момент было придать уверенность отважным защитникам в том, что у них есть сильные союзники, которые не дадут им погибнуть. Вот в этом они крайне нуждались. Осень в России в том году задержалась, что дало немцам возможность дольше, чем они предполагали, продолжать наступление. Критический момент наступил в середине октября, вскоре после подписания соглашения. Немцы прорвали русскую оборону у Калинина и оказались примерно в тридцати-сорока милях от Москвы. Советское правительство эвакуировало многие министерства и дипломатические корпусы в Куйбышев, расположенный в пятистах милях восточнее Москвы. Но Сталин и его военные советники оставались в Москве и декларировали, что осажденная столица будет защищаться до последнего. Вероятно, американская и британская поддержка помогли обеспечить такую упорную оборону. Защитники рассказывали, что воевали со спокойным сердцем, зная, что не одиноки. 14 октября радио Москвы передало сообщение для защитников города: «Наши люди спокойно глядят правде в глаза. Враг пытается сломить Москву… Снег на полях залит кровью… Гитлер не сможет выдержать нашу зиму. Мы громим немцев у Мелитополя и Мурманска и одновременно подтягиваем мощные резервы на передний край. Немцы никогда не смогут победить русских. Пока тысячи немцев гибнут в брянских лесах, британские самолеты обстреливают Нюрнберг… военные поставки следуют к нам и в Британию через океан. Америка собирает пять тысяч самолетов в месяц. Время – наш союзник…»

Время, пространство, отважные сердца и сильные тела, леденящий холод и помощь Запада – все это работало против Гитлера. А вот Соединенные Штаты не собирались очертя голову ввязываться в войну, но все-таки это произошло 7 декабря, когда Япония, недовольная препятствиями, которые мы чинили ей на пути к полному господству в Азии, подвергла бомбардировке нашу базу в Пёрл-Харборе и потопила большую часть Тихоокеанской флотилии.

Подписав в сентябре 1940 года тройственный договор, Япония объединила свою судьбу с Германией и Италией. Она решила стать членом этого бесчестного союза, который, по мнению американцев, не имел права на существование. Вопреки надеждам его организаторов, мы не только оказали поддержку Китаю и Великобритании, но с этого момента укрепилась наша позиция в отношении Японии.

В июле противостояние достигло своей кульминации, но эти события настолько свежи в памяти, что нет нужды говорить о них еще раз.

В ноябре переговоры (имеющие отношение к Британскому Содружеству, Китаю и Голландии) между правительствами Японии и Америки находились в стадии серьезных разногласий. Раздираемая внутренними противоречиями, Япония предлагала заключить перемирие, пытаясь тем самым оттянуть принятие необходимого решения. Она предлагала краткосрочный договор, в соответствии с которым японская армия должна была начать отступление из Индокитая, а Соединенные Штаты с союзниками, соответственно, возобновить поставки нефти в Японию и прекратить оказывать поддержку Китаю. После мучительных недельных раздумий американское правительство пришло к заключению о неоправданности и безосновательности этих условий и решило пресекать любые попытки принятия соглашений подобного рода. Причина, вызывавшая основное опасение, заключалась в том, что такой договор мог привести к развалу антигитлеровской коалиции. В процессе заключения сделки с Японией китайское правительство могло прийти к выводу, что мы окажемся следующими. Советский Союз, с трудом противостоящий немцам, мог решить, что лучше согласиться на сделку с Гитлером, чем продолжать войну. Впрочем, даже если к этому моменту Япония была бы готова изменить собственную позицию, это бы ничего не дало; конфликт уже нельзя было урегулировать обычным путем; он зашел слишком далеко. Германия-Италия-Япония форсировали создание оборонительной коалиции, по своим масштабам значительно превышавшей планируемую Японией Тихоокеанскую империю. Теперь выжидательная позиция японского правительства уже не радовала, а скорее вызывала опасение.