— Не переживайте Дан: мы победили. Хотя потрепали нас изрядно: из всей дружины с коней лишь пятерых не ссадили. Но бакайцы живучи как кошки — обязательно выкарабкаются. Убитых среди них немного. Солдаты выручили, что из крепости выбрались. Да и темные как-то бестолково дрались, а уж после того, как вы обоих баронов упокоили, то и вовсе у них вяло дело пошло..

— Обоих баронов?

— А вы не помните?! Старого из самострела своего подстрелили. Ох и сильно получилось: болт ему забрало пробил, и из затылка наполовину вышел. Когда шлем попробовали стащить, он снялся с половиной головы — раздробило ему ее. Хитрый у вас арбалет — очень хитрый. По виду и не скажешь что у него такой сильный бой. А младшего вы изрубили — снесли ему голову с плеч, мечом своим игрушечным. Но и он вас достал... сильно достал. Не будь черного сердца... Вы почти мертвый уже были — кровь даже сочиться перестала... вся вышла. Не было у нас другого выхода.

— А Зеленый?! Где мой попугай?! Живой?!

— А что ему станется? Живой... Когда видел его в последний раз, он больным прикидывался, чтоб налили побольше. Пьет ваша птица будто лошадь после долгой скачки, причем не воду.

— Где он?

— Эх, Дан — да откуда я это знать могу, здесь сидя?

— Верно... И как же вас сюда заперли?

— Когда церковная стража пожаловала, да еще и с воронами имперскими, так меня первым делом в кандалы — обычай у них меня заковывать при любом случае. А вас забрали беспамятным. Причем так хитро это провернули, что никто и пикнуть не успел — перед этим с солдатами всех перемешали, а ополченцев и дружинников отослали подальше, дорогу, мол, проверить. В стольный град говорили нам идти, к королю самому, чтобы Кенгуд самолично решал дело о нашем уходе из ссылки, но при этом почему-то не торопили. Я конечно подвох подозревал, да только что поделать мог... Где это вам так ноги попортили?

— В подвале вашей уважаемой инквизиции.

— Вот же Хорек!

— Не понял?

— Да я о Цавусе — святой страж священного ордена карающих. Он здесь церковным трибуналом заправляет — глава имперского воронья. Тощий, лицо будто лимон испачканный, сутулый, вечно молится при пытках.

— Да — он там за главного был.

— Вас уже успели осудить?

— Нет... Точнее не знаю: не помню, чтобы суд какой-нибудь был. Висел все время на стене.

— Хорек... не имеет он права так ноги калечить без суда королевского.

— Да... что-то такое уже слышал. Но не думаю, что у него серьезные проблемы будут из-за этого.

— Да... с воронами даже король ссориться не осмелится... Здесь, в столице, трогать их рискованно — все ведь на виду. Но зря он так: Кенгуду такое дело очень не понравится, если узнает. А он узнает — в городе ничего не скрыть. Зря Хорек на власть королевскую наплевать осмелился — ему это припомнится еще.

— Конфидус: а что это за место?

— Тюрьма это — городская. То крыло, где до суда держат. А что?

— Да ничего — просто всегда полезно знать, куда попал.

— Теперь знаете. Я в таких делах не ошибаюсь — не первый раз здесь.

— Не удивлен — при ваших взглядах и положении удивительно, что вообще на свободе бываете.

— Да какая там свобода... земли-то опоганенные... ссылка гиблая.

— И что дальше?

— Вы о чем?

— Что дальше будет с нами?

Помолчав, Конфидус вздохнул:

— Трудно сказать — не я ведь решаю. За что ноги искалечили? Что от вас хотели?

— Епископ: я признался во всех смертных грехах, но им этого мало оказалось. Они сильно хотели, чтобы я тайну ордена стражей выдал.

— Сердцами черными интересовались?

— Да.

— Ишь как высоко берут... Ловко... На богом забытой границе умыкнули полуденного стража, а потом в пыточный подвал его закрыли... В другом месте такое не очень-то пройдет, а в таком вот мелком королевстве запросто. Очень уж лакомый кусочек — с вашими знаниями карающие могут сильно возвыситься. Очень сильно... У них и без того влияние побольше вашего давно уже... Вы им рассказали?

— Нет.

— Мысленно преклоняю перед вами колени: нельзя извратителям божьего учения такое рассказывать.

Вздыхаю, качаю головой:

— Если бы знал, рассказал. Но не знаю я...

— Вас не посвятили в тайну?! Но почему вы тогда не переродились? Или... нет...

— Я похож на перерожденного?

— Нет, — но они мастера такое скрывать, а я не птица стража — нет у меня чутья на исчадия Тьмы.

— Хорошо. Давайте считать, что я перерожденный, если вам так удобнее.

— Святые защитники! Спасите и...

— Стоп! В другой раз помолитесь! Пока что давайте — рассказывайте: что нам здесь грозит?

— Дан — я хочу верить, что вы старый Дан! Больше не шутите так. Пожалуйста. А что грозит... Если карающие решились на подобное, то таких как мы оставлять в живых им не с руки. Не дадут нам до суда дожить — суд ведь и оправдать может, особенно если Кенгуд всерьез разозлится на них за самоуправство. Когда все узнают, что Цавус велел покалечить стража полуденного, да еще не кого попало, а именно вас... Вы ведь, как ни крути, герой теперь здешний — вывели почти всех из места гиблого, да еще и погань при этом хорошенько потрепали. Военные, после боя, почти сразу набег на Мальрок начали затевать — замок проклятый без защиты ведь остался. Ну или ослабла его защита сильно. С мелочью разной они легко управятся — это ведь не настоящие перерожденные. Может и получится у них теперь очистить Межгорье. И за это вас благодарить надо — все вы сделали. Так что здесь вам почет и уважение, а с орденом вашим тоже ссориться Кенгуду не нужно — неподсудны ведь вы. С карающими, конечно, тоже надо осторожно себя вести, вот только нет у них здесь великой власти — не стоило Хорьку без суда увечья вам причинять. Будь вы простым мещанином или дворянином из мелких, еще куда ни шло, а страж полуденный совсем другое дело. Нет, Дан — не выпустят нас карающие. Буду удивлен, если рассвет следующий увидим. Им надо нам быстрее рты позакрывать, пока мы жаловаться не начали на такое самоуправство. А жаловаться мы только утром начнем, когда смотритель пройдет с обходом — покажете ему ноги, и все доложите. Тут-то шум и поднимется сразу. Но сейчас вечер, и никого кроме надзирателей здесь не будет. Удобный момент, чтобы успокоить нас навеки.