– Гей-гоп! – кричал он. – Вот летит Карлсон, который стоит десять тысяч крон! Гей-гоп!

Малыш решил махнуть на всё рукой. Ведь Карлсон на самом деле вовсе не был шпионом – значит, его могут задержать только за то, что он Карлсон. Малыш вдруг понял, что мама и папа испугались не за Карлсона, а за свой покой. Они просто боялись, что если все будут ловить Карлсона, то скрывать его существование уже не удастся. Малышу показалось, что Карлсону всерьёз ничего не угрожает.

– Тебе нечего бояться, Карлсон, – сказал он, стараясь его успокоить. – Тебе ничего не могут сделать за то, что ты – это ты.

– Конечно, каждый имеет право быть Карлсоном, – подхватил Карлсон. – Хотя до сих пор нашёлся только один такой хороший и в меру упитанный экземпляр.

Они снова стояли рядом посреди комнаты Малыша, и Карлсон с надеждой и нетерпением оглядывался по сторонам.

– Нет ли у тебя новой паровой машины, которую мы могли бы взорвать? Или ещё чего-нибудь интересного? Главное, чтобы загрохотало вовсю. Давай устроим сейчас немыслимый грохот. Я хочу позабавиться: а то я не играю, – сказал он, и в ту же секунду взгляд его упал на пакетик, который лежал на столе у Малыша.

Он кинулся на него, словно коршун на добычу. Мама положила Малышу этот пакетик вчера вечером, а в нём был прекрасный персик. И вот теперь этот персик Карлсон жадно сжимал пухленькими пальцами.

– Мы его разделим, ладно? – торопливо предложил Малыш. Он тоже любил персики и знал, что нельзя зевать, если хочешь его хоть попробовать.

– Хорошо, – согласился Карлсон, – разделим! Я возьму себе персик, а ты – пакетик. Учти, я уступаю тебе лучшую часть: с пакетиком можно знаешь сколько интересных штук придумать!

– Нет, спасибо! – твёрдо сказал Малыш. – Мы сперва разделим персик, а потом я тебе охотно уступлю пакетик.

Карлсон неодобрительно покачал головой.

– Никогда ещё не встречал таких прожорливых мальчишек, как ты! – вздохнул он. – Ну ладно, раз уж ты так настаиваешь…

Чтобы разделить персик, нужен был нож, и Малыш побежал в кухню. А когда он вернулся с ножом, Карлсон исчез. Но Малыш тут же услышал, что из-под стола доносилось чавканье и причмокивание, словно кто-то торопливо ел что-то очень сочное.

– Послушай, что ты там делаешь? – с тревогой спросил Малыш.

Когда Карлсон вылез из-под стола, персиковый сок стекал у него с подбородка. Он протянул свою пухлую ручку и сунул Малышу большую шершавую тёмно-красную косточку.

– Заметь, я всегда отдаю тебе самое лучшее, – заявил он. – Если ты посадишь эту косточку, у тебя вырастет целое персиковое дерево, всё увешанное сочными персиками. Ну, кто самый большой добряк в мире? Я ведь даже не устраиваю никакого скандала, хоть и получил от тебя только один паршивенький персик!

Но Малыш, если бы и захотел, не успел бы ничего ответить, потому что в мгновение ока Карлсон очутился у окна, где на подоконнике стоял горшок с бегонией, и схватил цветок за стебель.

– Я такой добрый, что сам помогу тебе посадить эту косточку, – заявил он.

– Не трогай! – крикнул Малыш.

Но было уже поздно: Карлсон вырвал бегонию с корнем и вышвырнул в окно.

– Ты что, ты что?! – завопил Малыш, но Карлсон его не слушал.

– Целое большое персиковое дерево! Представляешь? На своём пятидесятилетии ты каждому гостю – каждому-каждому, понял! – дашь по персику. Разве это не интересно?

– Но ещё интересней будет, когда мама заметит, что ты выбросил её бегонию, – сказал Малыш. – И подумай, вдруг сейчас мимо дома шёл какой-нибудь старичок и цветок угодил ему как раз по башке. Что он скажет, как ты считаешь?

– «Спасибо, дорогой Карлсон!» – вот что он скажет, – уверял Карлсон Малыша. – «Спасибо, дорогой Карлсон, что ты вырвал бегонию с корнем, а не швырнул её вниз прямо в горшке… как этого хотела бы глупая мама Малыша».

– Вовсе она этого не хотела бы! – запротестовал Малыш. – Почему ты так говоришь?

Карлсон успел тем временем ткнуть косточку в горшок и теперь энергично засыпал её землёй.

– Нет, хотела! – не сдавался Карлсон. – Она, видите ли, не позволяет вытаскивать бегонии из горшка. А что это может стоить жизни ни в чём не повинному старичку, мирно идущему по улице, – это твою маму не волнует. «Одним стариком больше, одним меньше – это пустяки, дело житейское, – говорит она, – только бы никто не трогал мою бегонию».