– Тебя звать-то так?
– поинтересовался Матвей Николаевич, придавая интонациям дружелюбности.

– Нам имена не положены.

– Кому это, «нам»?

– Я начинаю сомневаться, кто из нас двоих — дуб. Прости, конечно, но ты сам нарываешься на комплименты.

Матвей Николаевич пропустил эту язвительную реплику мимо ушей. Существо, видимо, кем бы оно ни было, по-другому изъясняться не умело.

– И как мне к тебе обращаться?

– Да хоть горшком назови! С меня не убудет.

– Хорошо. «Старое бесхозное полено» подойдёт?

Маленькая месть состоялась. Что-то там зашуршало и зашелестело в кроне гиганта, и на Матвея Николаевича упали два свежих дубовых листа.

– Обиделся?

– Больно нужно!

– Да ладно. Я же не со зла.

Их первая беседа длилась не слишком долго. Так, обсудили всякие мелочи для общей полезности, находя точки пересечения во взглядах и темы, которые придётся в дальнейшем обходить стороной.

– Вон, твои объявились, - проворчал неожиданно дуб.
– Сейчас начнут плед на тебе поправлять и здоровьем интересоваться. Умолкаю.

И действительно, сзади незаметно подошла невестка. Подобрала концы одеяла и подоткнула их под сидящего.

– Ну, как ты, папулечка?
– спросила она.

Матвей Николаевич молчаливо и преданно улыбнулся ей в ответ.

– Через десять минут будем ужинать. Сразу тебя забрать или ещё посидишь?

– Ещё посижу, - торопливо сказал старик — ведь не мог же он, не попрощавшись, исчезнуть до завтра с веранды.

Невестка удалилась, и Матвей Николаевич прошептал:

– Ты где?

– Всё там же, - вторя ему, шёпотом, отозвался дурачащийся дуб.

– Мне пора.

– Слышал. Не глухой. Смотри, не передай на ночь.

– Постараюсь, - в тон ему отозвался старик.

Как легко догадаться, ночь выдалась для Матвея Николаевича беспокойная. Он ворочался с боку на бок, кряхтел и вздыхал. А всё потому, что никак не выветривались из головы события прошедшего дня.

Никаких выводов относительно природы явления он намеренно не делал, прекрасно понимая, что подобные рассуждения заведут его в тупик. Или хуже того — заставят сомневаться в умственном здравии. Он лишь вспоминал обрывки состоявшегося в саду разговора, поражаясь тому, насколько интересным он оказался.

«Палец ему в рот не клади, - подумал Матвей Николаевич.
– Языкастый и бесцеремонный. Кстати, почему я про него всё время — он да он. Может, он как раз — девочка».

Так его и спросил в лоб на следующее утро, едва поздоровавшись.

– У нас, деревьев, этих глупостей нет, - ответил тот.

Матвей Николаевич со смехом хлопнул по коленям руками.

– У вас, прямо-таки, катастрофа: чего ни хватись — нету.

– Давай не будем обобщать и делать скоропалительные выводы, - буркнул дуб.
– Ты про девочек-мальчиков сейчас спросил — вот и разберём этот вопрос. Согласен? Без обиняков скажу тебе, как другу: все ваши человеческие беды — от разделения. Женщины и мужчины. Свои и чужие. Богатые и бедные. Где глаза видят разницу, там руки тянутся к тому, чтобы её устранить. Любым способом, вплоть до физического уничтожения конкурента.

– Тебе бы лектором-пропагандистом в обкоме комсомола работать, - похвалил Матвей Николаевич.
– Слова — чисто стрелы. В самое сердце разят. А может, так оно и есть? Душа бывшего партийного работника вселилась в ничего не подозревающее дерево, как тому учит индийская философия.

– Во-во! Ты только подтверждаешь сказанное мною. Вам во что бы то ни стало нужно под действия свои какую-нибудь теорию подвести. Чтобы, значит, выдуманной правотой от греха заслониться. А мы живём себе и горя не знаем. В единении с природой и, что ещё более важно, в согласии с собой. Дождём обмыло — радость. Солнышко выглянуло — благодать. И у сородичей моих — то же самое.

– Скукота-то какая!

– Да уж. То ли дело, собраться пьяной толпой и драку учинить. Или сарай соседа спалить, чтобы не выпендривался.

Глупости говорило дерево. Матвей Николаевич явственно видел дыры в его логике, да такие огромные, что и ребёнок разобьёт их без малейших усилий. Плохо только, что он утратил былую поворотливость ума. И всё же сдаваться так просто он не собирался.

– Ещё неизвестно, на какие подвиги тебя бы потянуло, будь ты снабжён ногами. Небось, так бы и побежал вон к тому забору и накостылял товарищу за то, что у него и солнца больше, и простора.

Матвей Николаевич показал рукой в сторону молодого дубка, горделиво возвышавшегося над другими деревьями.

– Что скажешь?

– То и скажу, что свои человеческие наклонности пытаешься примерить ко мне.

– Ох, и упрямый ты, братец! С места не сдвинешь.

– На том и стоим.

В тот день они ещё многое обсудили: и политику, и падение нравов, и цены на нефть. Не соглашались друг с другом, отпускали язвительные шуточки. И до того увлеклись, что не заметили, как внучата Матвея Николаевича прокрались в сад и подслушали их разговор. Неловко получилось.