Я хочу ее сфотографировать! Мне кажется, что именно этот момент мне никогда не удастся переснять! – Молнией сверкнула мысль. – Я хочу ее сфотографировать!

Повинуясь внезапному порыву, Кира сделала два шага назад, резко вскидывая фотоаппарат и щелкая затвором. От внезапно нахлынувшего восторга каждый вдох отзывался острым уколом где-то в районе груди.

Почему невозможно запечатать в кадр вот это чувство… чувство бескрайнего, безумного вдохновения? Настолько яростного и чистого, что оно причиняет физическую боль? Кажется грудь сейчас разорвется… Почему после этого останется только снимок, глядя на который можно быть вспоминать… и переживать слабое подобие настоящего ощущения?

– Я что, тоже вхожу в список достопримечательностей этого Города? – заливисто рассмеялась Марго, тут же принимая дурашливую позу.

– Да, – одними губами прошептала Кира, выглядывая из-за фотоаппарата, чтобы улыбнуться женщине.

Кира стояла у окна. Четкая чернота ночи постепенно переходила в синие сумерки. Это такой момент рано утром, когда все вокруг становится черно-сине-голубым и чуть не в фокусе, как неправильно наложенная на фотографию сепия. Синие люди спали в своих уютных коробочках-квартирах. А Кирка, скользя глазами по серо-синим стенам домов, думала, что весь мир состоит из таких вот коробочек. Коробочка-город, в нем коробочки-дома, которые в свою очередь состоят из коробочек-квартир и в каждой такой коробочке-квартире есть другие коробочки и так до бесконечности… Так забавно если весь мир это просто безделушка в чьей-то коробочке, и владелец этой безделушки даже не подозревает, что есть мы. А самим себе мы кажемся очень важными и значимыми, и даже не подозреваем, что мы это песчинка…

А где-то в Городе в такой же коробочке спит уставшая за вечер Марго.

Кира вздохнула и вернулась к прерванному занятию: она сортировала фотографии, сразу помечая на листке те, которые получились более чем удачно.

А фотографий после прогулки получилось много. Девушки гуляли до середины ночи, успели запечатлеть набережную – таинственно переливавшуюся новенькими фонарями, фонтан на главной площади, так же красиво подсвеченный разноцветными лампами так, что каждая струя переливалась разноцветными искрами. Вечерний и ночной Город поражал своей красотой. Одно и тоже место вечером выглядело совершенно иначе, чем днем. Кира решила пройтись по набережной рано утром – чтобы получить еще один снимок мирно бегущей воды сквозь туман, чуть пробиваемый светом сонных фонарей.

За час девушка не отсортировала даже половины фотографий. Слишком долго ее глаза блуждали по фотографиям, на которых была Марго.

Можно распечатать эту… Или нет… лучше эту… Ммм, нет… Вот эту…

Девушка вздохнула. Если распечатать все фотографии, то можно сделать обои в комнату… И тогда из каждого уголка на меня будут смотреть ее глаза… Или она сама… Может я схожу с ума? Но до чего же она красива!

– Кирюш? – мамина рука опустилась девушке на плечо. – Почему ты не спишь?

– Работаю, мам… – Кира виновато оглянулась.

– А кто это?

Кира перевела взгляд на монитор.

– Это… Это друг… Подруга…

– Новая? Я раньше ее не видела…

Почему-то интерес мамы был неприятен, Кира кликнув мышью, спрятала изображение.

– А ты почему не спишь?

– Я хотела кое-что спросить у тебя, дочь…

Тамара Аркадьевна присела на край кровати Киры и сложила руки на коленях. Кира повернулась к ней.

– В последнее время ты… какая-то не такая… Мы с отцом волнуемся за тебя.

– Не понимаю о чем ты.

– Кирюш, у тебя все хорошо?

– Да. – Кира равнодушно пожала плечами. – Я обычная, мам.

– Обычная – это когда у тебя горят глаза и хвост трубой, как у кошки бешеной. А в последнее время ты сама не своя…

– Наверное, просто устала… Правда, мам… Все хорошо. Я сейчас лягу спать… Вообще-то я хотела еще на набережную сходить, но чтобы вас не волновать, не пойду – буду честно спать. – Кира повернулась, выключила монитор в доказательство своих слов.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? Например, что с тобой происходит? Если не нам, то,… может быть, кому-то еще?

– Мам! Ну, с чего такие выводы? Все со мной нормально…

– А я тебе скажу, отчего такие выводы. Ты практически не спишь, мало ешь, не включаешь свет, тебя мучает что-то… И ты совсем забросила фотографию… Кирь, мы тебя очень любим и очень волнуемся за тебя…

Как хотелось Кирке приникнуть к матери и все ей рассказать… Все-все… И про Марго, и про свои переживания и волнения и даже про Сашу… Рассказать так, как это видела она, Кира… Разумеется мать знала о том, что произошло с Сашей, но мать не видела и не знала предыстории… Глаза противно защипало… Мама мудрая, мама всегда точно знает что и как нужно делать… И папа… всегда веселый оптимист…

Но как… рассказать о том, что в обществе считается грязным… порочным… не правильным. Но таким пугающе-влекущим. Удивительным. Захватывающим.

Кира – человек своего времени – уже прочитала много всяких историй, инструкций и прочей информации в Интернете, про таких как Саша… И может быть про таких как сама Кира… И не было ни одной истории с хорошим концом о том, как открытость была принята как нормальное явление… Кира не строила иллюзий относительно своих родителей – они тоже люди, которые хотят самого простого для своих детей, и кто такая Кира, чтобы лишить их этой мечты? А вдруг это ошибка? И теплое чувство к Марго не более как чувство восхищения красивой и фотогеничной женщиной. Простое восхищение красотой? Откуда я могу знать… Ведь раньше я ничего подобного не испытывала… Люди могут часами смотреть на красивую картину или статую… Но это не значит, что они влюблены… А хотят ли они прикоснуться к статуе?… Как Пигмалион…