«Данилка, подожди, я передумал, я не боюсь больше, — хотел крикнуть Максимка, но язык чего-то одеревенел. Тем временем Данилка спрятался с головой в колодце. — Ну и всё, несчастный трус!.. Ничего с тобой не случилось бы. А теперь с тебя и куры будут смеяться. И стоит!.. Хоть бы чего, а то колодца испугался!..»

Максимка ещё долго ругал себя, честил самыми худшими словами. А когда все слова и упрёки были сказаны, Максимка надумал ещё раз без свидетелей заглянуть в колодец.

— Ага-га-га! — крикнул Максимка, наклонившись над срубом.

Долго ничего не было слышно. Потом из пропасти долетел чужой басовитый голос: а-а-а-а!

— Данилка! Кешка!.. — позвал друзей Максимка. Пусть знают, что он, Максимка, осмелился и смотрит в колодец.

С колодезной глубины опять долетело эхо: а-а-а-а!..

— Ты чего это раскричался как петух недорезанный? — послышался за Максимкиной спиной чей-то голос.

Максимка оглянулся. Возле него стоял Зыль-Бородыль с винтовкой на плече. Максимка хотел дать стрекача, но Зыль-Бородыль ловко ухватил его.

— Ишь ты, какой ловкач, — сказал Зыль-Бородыль, держа Максимку за воротник рубашки. — Ты чей же будешь такой шустрый?..

— Ничей, — ответил Максимка.

— Так, значит… Ничей?.. Ни отца, ни матери, — в крапиве вырос?..

— Почему в крапиве? — обиделся Максимка. — У меня дом есть.

— Тогда, может быть, назовёшь свою фамилию, а к ней имя и отчество.

Наученный Кресендорфом, что говорить фашистам правду, всё равно что бить головой в стену, Максимка ухватился за первую фамилию, которая пришла ему на память — их ученика — вечного второгодника и нарушителя дисциплины.

— Демиденко, — ответил он.

— Демиденко? — переспросил Зыль-Бородыль. — Это же какого Демиденки?.. Уж не Власа ли сынок?..

— Да, Власа, — согласился Максимка. Зыль-Бородыль схватил Максимку за волосы, больно дёрнул за них.

— Ах ты, негодяй!.. Врёт и не краснеет, — сказал Зыль-Бородыль. — Это же ты кого обмануть надумал?.. Меня, Зылева, который сам кого хочешь обманет.

— Я не вру, — попробовал стоять на своём Максимка. — Я действительно Юра Демиденко… Юрий Власович…

Зыль-Бородыль ещё раз дёрнул Максимку за волосы.

— Ах ты, птенчик!.. Да Власовых сыновей я как свои пять пальцев знаю. Мы вместе с Власом по одному делу проходили. А ты мне врать надумал. А ну, отвечай, кого ты звал, свесив голову в колодец?.. Какого Данилку?.. Уж не Чупринца ли?.. Зачем он, негодяй, в колодец полез?.. Сейчас же позовёшь его и тех, кто с ним…

Зыль-Бородыль подтолкнул Максимку к колодцу, приказав звать Данилку.

Может быть, минут десять Максимка драл горло, кричал изо всех сил: Данилка! Данилка!..

Конечно, Данилка не отозвался. Максимка надеялся, что Зылю-Бородылю надоест торчать возле колодца. Но нет.

— Хорошо. Не отзывается — нигде не денется, — сказал Зыль-Бородыль. — Я и подождать могу. Очень мне интересно знать, зачем он в колодец полез, этот твой Данилка-Мурзилка.

Зыль-Бородыль отошёл от колодца, повалился на траву и Максимку заставил сесть рядом.

А что сделаешь? Хочешь или не хочешь, а должен сидеть как прикованный к цепи. Зыль-Бородыль глаз не спускал с Максимки.

Тяжёлые, до невозможности горькие мысли овладели Максимкой. Что будет, когда Кешка с ребятами и Густей поставят мину и будут вылезать из колодца?.. Конечно, попадут в руки Зылю-Бородылю. А если в это время раздастся взрыв, так тут и дурак догадается, зачем лазил в колодец Кешка с друзьями.

А всё он, Максимка, виноват. Если бы не испугался, пошёл вместе со всеми, то ничего и не случилось бы. А так!..

Зыль-Бородыль курил. А Максимка всё думал, ломал голову, как бы отвести его от колодца. Можно, конечно, кинуться наутёк. Но ведь у Зыля-Бородыля винтовка. Подстрелит, как того зайца, а всё равно дождётся Кешку с ребятами.

Должно быть, и полицейскому надоело ждать с моря погоды.

— Ты как думаешь, скоро они вылезут из этого колодца? — спросил он Максимку.

— А они и не будут вылезать, — сказал Максимка. — Они хотели пойти к самому Тодулинскому монастырю. Вы разве не знаете, что ход из этого колодца ведёт в Тодулино?

— Врёшь?..

— Чтоб мне с этого места не сойти, если вру…

— Так чего ж ты мне сразу об этом не сказал? — разозлился Зыль-Бородыль.

Он хотел дать оплеуху Максимке, но как раз в это время в Кормелицком монастыре началась страшная пальба. Она всё усиливалась. Зыль-Бородыль насторожился, потом подхватился, словно подброшенный пружиной.