Текущая работа особых отделов и других подразделений ВЧК — ОГПУ, имевших отношение к обеспечению безопасности Красной армии и Флота, регулировалась соответствующими директивами, ориентировками, приказами.

Одним из первых документов такого рода явился приказ № 261 от 21 августа 1921 г., подписанный заместителем председателя ВЧК И. Уншлихтом и начальником Административно-организационного управления Г. Ягодой. «О работе органов ВЧК в Красной армии» — так он был озаглавлен, что предельно точно отражало его содержание.

Появился этот приказ в обстановке, когда быстрыми темпами шло послевоенное сокращение армии, явление необходимое, но достаточно сложное в реализации. Ломке подверглись хорошо отработанные в боевой обстановке механизмы управления войсками, нарушалась система снабжения их всеми видами довольствия [279] .

Начальник Политического управления РККА А. Бубнов в одной из своих статей так характеризовал этот период: «Мы заметили, что сокращение армии, демобилизация армии, переход армии с 5,5 млн до 600 с небольшим тысяч совершались чрезвычайно болезненно, скачками, без соблюдения элементарной плановости… В этой бесплановости было чрезвычайно повинно и военное ведомство» [280] .

Исходя из оценки сложившейся обстановки, в тексте приказа отмечались: низкая боеготовность войск, недостаток обмундирования и продовольствия, слабая политическая работа среди военнослужащих. Все это могло настроить армию против власти и, в итоге, привести к повторению кронштадтских событий. Поэтому чекистам в работе по Красной армии предлагалось обратить особое внимание на ограждение ее от контрреволюционных воздействий и на решительное пресечение всяких попыток антисоветской агитации среди красноармейцев [281] .

Руководство ВЧК специально подчеркнуло, что при организации работы чекисты не имеют права вмешиваться в административно-хозяйственные функции военных учреждений.

Главное, на что указывалось особистам, — это «поставить в кратчайший срок на должную высоту осведомительный аппарат» [282] .

Более детально данный вопрос рассматривался в последующих приказах.

Задачи особых отделов и других чекистских аппаратов, имевших отношение к армии и флоту, на протяжении 20-х годов практически не менялись.

Резкая смена приоритетов произошла в связи с осложнениями в государственных хлебных заготовках, а затем — и с началом коллективизации, так как личный состав армии и флота в подавляющем большинстве состоял из крестьян.

У чекистов вызывало опасение распространение среди военнослужащих «крестьянских настроений», возможное создание на селе группировок антисоветской направленности, вызванное недовольством политикой партии и правительства, попытки захвата оружия и боевой техники и, в конечном итоге, поднятие восстаний.

Угроза такого развития событий отмечалась в приказах и ориентировках ОГПУ, вырабатывались конкретные меры по недопущению каких-либо повстанческих действий.

Характерен в этом отношении приказ ОГПУ № 251/119 от 9 августа 1930 г. В нем указывалось, что «за последнее время контрреволюционный элемент всех направлений и оттенков уделяет все больше внимания вопросам контрреволюционной работы в Красной армии. Особо необходимо отметить работу ряда кулацких белогвардейских и бандитско-повстанческих… организаций» [283] .

Основываясь на указаниях Центра, особые отделы значительно активизировали свою деятельность по изъятию из армии «классово чуждых» и «социально опасных элементов». Только за 1929–1930 гг. с помощью командования и политорганов чекисты вычистили из рядов армии и флота 16 695 военнослужащих, ликвидировали 594 контрреволюционные группировки, арестовали 2603 человека [284] .

С учетом расплывчатости понятий «социально опасные» и «классово чуждые элементы» далеко не всегда и везде принимались достаточно обоснованные решения. В то же время многие чекисты на местах не были сторонниками жестких мер. Примеры этого мы находим, в частности, в материалах 6-го окружного совещания особых отделов ОГПУ ПриВО. Начальнику отдела Б. Баку пришлось в своем докладе отметить следующее: «В проведении этой работы (по указанным выше элементам — A. З.) приходится до сих пор сталкиваться с колоссальной медлительностью особых отделов при проведении оперативных разработок, с оперативной вялостью и неумением быстро реагировать… нет той необходимой решительности и твердости в принятии активных мер… Существует, очевидно, недооценка опасности контрреволюционных элементов в армии» [285] .

Активные меры включали в себя, в том числе, и аресты военнослужащих при отсутствии признаков конкретных контрреволюционных преступлений в их действиях либо при наличии таковых только в оперативных документах, прежде всего в донесениях осведомителей и агентуры. Именно это обстоятельство, на наш взгляд, несколько сдерживало особистов, вызывая неудовольствие руководства.

В этой связи следует подчеркнуть тот факт, что действовавшее в те годы уголовное законодательство открывало простор для произвола. Отметим, к примеру, те изменения и дополнения, которые ВЦИК внес 10 июля 1923 г. в статью 57 УК РСФСР. В первоначальной редакции этой статьи контрреволюционным признавалось действие, направленное на свержение (выделено мною — A. З.) Советской власти, а вот в новой редакции говорилось уже не только о свержении, но и о подрыве или ослаблении ее [286] . Юридически размытые понятия «подрыв» и «ослабление» существенно расширяли ответственность, могли толковаться и на практике толковались достаточно произвольно.