Шрифт:
Дамьян так ни разу не подошел ко мне. Но утешало, по крайней мере, одно: Джессика также осталась без внимания любовника. В его поле зрения была мисс Тернер и только она весь вечер занимала его мысли. Почти оттеснив на задний план Артура Блэкни, он танцевал с Летти уже четвертый танец, а в перерывах развлекал ее беседой. Но не из того теста была слеплена мисс Тернер, чтобы отказаться от второго поклонника и довольствоваться одним. Временами она бросала на Артура такие пылкие взгляды, что тот озарялся поистине наигаднейшей улыбочкой.
Я старалась не смотреть на Дамьяна и держаться от него как можно дальше. Иначе я боялась, что мои глаза и лицо подведут меня. Я чувствовала, что решение излечиться от любви к нему трещало по швам. И даже воспоминание о его подлости не приносило должного эффекта.
Перед самым ужином он все же соизволил пригласить меня. Из чистого противоречия я хотела было отказаться, но так как за нами наблюдала Джессика, стоявшая неподалеку, мне пришлось уступить. Отчаявшись дождаться внимания Дамьяна, мисс Рассел не долго оставалась в одиночестве. Продемонстрировав полную неподвластность чарам Жаннин и вызвав в ней смертельное разочарование, мистер Мейн сосредоточил все свое участие на секретарше. Впрочем, на Джессику эти ухаживания оказывали такое же действие, как пчела на собачий нос.
Во время танца Дамьян вплотную притянул меня к себе. Сердце мое заколотилось. Его пальцы стали поглаживать мне спину мимолетными круговыми движениями, и, почувствовав их прикосновение, я невольно содрогнулась, чем выдала себя. Я была полна подозрений и не могла понять, откуда вдруг такая нежность после полнейшего равнодушия с оттенком презрения, которое он выказывал мне все последние дни, вплоть до настоящей минуты.
— Премило выглядишь, — сообщил он, ухмыляясь.
— Внук барона был намного красноречивее и назвал меня обворожительным ангелом, — медовым голосом вымолвила я, естественно, умолчав, что комплимент мистера Блэкни относился не только ко мне, но и к моим подругам.
— Разумеется, он увидел в тебе наследницу.
— Тогда вы с ним удивительно единодушны! — отчеканила я и тут же выпалила, — неужели я достойна комплиментов только в качестве наследницы?
Кружась в вальсе, мы приближались к арке, и когда поравнялись с ней, он еще крепче сжал мою талию и почти вынес меня из зала, увлекая вглубь коридора.
Я задохнулась.
— Что ты делаешь? Куда ты меня тащишь?
— Хочу ответить на твой вопрос.
— И все же…
— Терпение, — почти пропел он. Дамьян втолкнул меня под навес лестницы, и темнота полностью укрыла нас от любопытных глаз. Факелы освещали арочный проход и сюда, вглубь коридора добирались только редкие отблески. Я набрала в грудь воздуха, чтобы возмутиться, но неожиданно его горячее дыхание опалило мои губы, и поцелуй остановил, готовый было вырваться протест.
Он целовал меня бешено, напористо, как тогда в библиотеке, но в то же время я ощущала нечто новое — сладостную мягкость, какой были наполнены его губы. Не было ненависти, не было отчаяния, владевших им в прошлый раз. Только безумный жар. Он распалял во мне чувства, которых я страшилась и которые, подобно взрыву, ошеломляли и выбивали из под ног землю.
Бывают моменты, когда все происходящее кажется естественным и заранее предопределенным. Я осознала, что все мое сопротивление, все мои жалкие потуги отказаться от чувств к этому человеку бессмысленны. Мы предназначены друг другу, как сказал Дамьян. Я люблю его. И хотя разум мой страдает от противоречий, но сердце питается ими, оставаясь глухим к жалким доводам рассудка. Наверное, в этом и есть слепота любви и ее бескорыстие.
— Мистер Мейн посчитал своим долгом предупредить меня, чтобы я опасалась тебя, — выдавила я, когда Дамьян прервал поцелуй. Ноги не держали меня, и мне пришлось опереться рукой о стену. Щеки полыхали, и я радовалась темноте, за которой не видно моего смущения.
— Неужели он сказал, что я умнее, мудрее и решительнее тебя? Твое тщеславие не пострадало?
— Он еще сказал, что ты в два раза тщеславнее меня, — буркнула я.
— Да, но вдруг я такой тщеславный, что не захочу рисковать. Не захочу лишать других того, что является причиной моего тщеславия, то есть самого себя. Без сомнения, если я пойду на то, чего все так опасаются, мне придется расплачиваться, а вовсе не праздновать триумф.
— Но, возможно, тебя ни в чем не обвинят.
— Благодарю покорно! Если кого и обвинят то только меня.
Лицо Дамьяна было ко мне так близко, что даже в темноте я увидела, как у него вздулись желваки. И только. Он ни единым жестом не выдал возникшей в нем злости.
Наш тет-а-тет был безрассудством. Я отодвинулась от него, насколько позволяло тесное пространство, и сказала деловым тоном:
— Довожу до вашего сведения, что место, на котором вы стоите, гораздо приятнее созерцать пустым. Так что, будьте любезны, освободить его от вашего присутствия.