Эту записку он отослал с туземцем молодому графу, чтобы успокоить его.

— На места, господа! — скомандовал Джильпинг.

Красный Капитан встал на самом краю берега, как раз против того места, где в нескольких саженях от берега находился его «Римэмбер», готовый каждую минуту кинуться в воду и вплавь добраться до своего судна.

— Биган, растопите печь! — продолжал Джильпинг.

Солома разом вспыхнула и ярко запылала; люди без устали подбрасывали ее в огонь, и спустя несколько минут аэростат стал надуваться.

Оба механика держали наготове причалы, чтобы спустить по первому слову команды…

Вернемся, однако, к тому, что происходило внутри судна, которое теперь поднимали на поверхность воды. Прошло всего только пять дней с того времени, как капитан покинул «Римэмбер», но эти пять дней показались целою вечностью экипажу. Мрачный и безмолвный, как грозный призрак, Самуэль Дэвис наблюдал за тем, чтобы все исправляли свою службу совершенно так же, как при капитане. Но уже на третьи сутки Холлоуэй, старший механик, осмелился явиться к Дэвису и спросить его, долго ли они будут оставаться в этом положении. В ответ на этот вопрос Дэвис указал ему на свои пистолеты и сказал:

— В следующий раз они вам ответят!

И Холлоуэй ничего не спрашивал больше, но среди механиков началось глухое брожение; открытый бунт неминуемо разыгрался бы на судне, если бы все эти люди не были глубоко убеждены, что их жизнь находится в зависимости от жизни лейтенанта Дэвиса, которому одному из всех, как они думали, был известен секрет управления судном; если его не станет, то ни один человек не выйдет живым из этого металлического гроба. И этого было достаточно, чтобы держать всех в границах самой строгой дисциплины.

Чудесное бегство Ивановича не возбудило никакого удивления или недоумения, потому что Дэвис объявил Прескотту и Литльстону, что он отправил его с поручением к капитану, сам же он, не зная, как объяснить себе это непонятное исчезновение, полагал, что сам капитан приходил за своим другом и увез его с собой ночью, не предупредив никого о том. Это предположение, вполне согласовавшееся с характером Джонатана Спайерса, было тем более вероятно, что Дэвис всегда считал русского за ближайшего друга и поверенного капитана.

Таким образом, все волей-неволей мирились с существующим положением. Но если бы кто-либо мог заподозрить, что секрет «Римэмбера» был так же известен Дэвису, как и последнему механику, и что жизнь всех находящихся на судне всецело зависела от возвращения капитана, то волнение было бы велико и едва ли бы Дэвис был в состоянии поддержать дисциплину.

Особенно неспокойным было поведение почтенного Джонаса Хабакука Литльстона: в противоположность мрачному спокойствию всех остальных он проводил большую часть дня в своей каюте, давая полную волю своим горьким мыслям.

— Ну виданное ли дело, чтобы в мои годы, в сорок пять лет, человек, занимавший почетное положение в калифорнийском суде, вдруг очутился в какой-то закупоренной жестянке, на дне австралийского озера, где можно пить только дистиллированную воду и дышать искусственно выработанным воздухом? Нет, без сомнения, это фамильная наследственность! Мой отец в один прекрасный день исчез, и никто никогда ничего не слыхал о нем; шестнадцати лет от роду, сестра моя Анна Мария вышла замуж за какого-то траппера-канадца и вместе с ним покинула цивилизованное общество и пошла скитаться по лесам и дебрям и жить жизнью дикарей. Наконец, мой младший брат забрал себе в голову перелететь на воздушном шаре через Атлантический океан и тоже пропал бесследно. Я один вел нормальный и разумный образ жизни, но и мне, очевидно, суждено кончить, как они. Какая злая насмешка судьбы: начинать делать глупости в сорок пять лет! После этого я готов ждать от себя всего, что угодно; я поверю, что могу сделаться вождем дикарей, что меня будут звать Дубонос или Летучий Змей, что я стану скальпировать своих собратьев, поклоняться какому-нибудь Маниту и есть человеческое мясо! Я как сейчас помню, как моя незабвенная миссис Литльстон говорила мне: Хабакук, если меня не станет, ты сделаешь еще что-нибудь худшее, чем все они, твои родственники. И что же? Что же? Едва только она успела умереть, как я тотчас же поступаю казначеем на судно, летающее под облаками, и на шар, ныряющий на дно океана… Другой бы сразу сбежал на моем месте, когда его встретили два немых негра, которые посмотрели на меня, как будто желая съесть, и когда владелец чудовищного судна, взглянув на меня, как будто собираясь вышвырнуть меня в окно, дал мне всего один час сроку перед отправлением в бесконечное путешествие, цель которого мне не была известна! Ах, миссис Литльстон, миссис Литльстон, зачем вы так рано переселились в лучший из миров! Если бы вы не покинули меня, я не был бы заключен, как сардинка, в запаянную жестянку и не разгуливал бы в железной клетке, как африканский лев в зоологическом саду, не жил бы на глубине 50 сажен под водою, как морская рыба… Нет, надо положить этому конец! — неизменно восклицал Хабакук в заключение и шел разыскивать Дэвиса.

— Мистер Самуэль Дэвис! — обращался он к нему, но тот обыкновенно откликался не раньше как на пятый или шестой раз своим обычным ледяным тоном, сопровождаемым холодным, непроницаемым взглядом его строгих суровых глаз:

— Чем могу вам служить?

Вся решимость Литльстона при этих словах Дэвиса как-то разом пропадала; он робко спрашивал грозного лейтенанта:

— Который теперь час?

Однажды даже, смущенный ледяным тоном и строгим взглядом лейтенанта, Литльстон настолько смутился и растерялся, что на вопрос Дэвиса ответил:

— Сегодня прекрасная погода, мистер Дэвис, превосходная погода!

Врач Прескотт разразился громким смехом, и даже сам Дэвис не мог удержаться от улыбки.

Однако Холлоуэй не мог забыть оскорбительной для него угрозы Дэвиса и мало-помалу, заручившись сочувствием своих подчиненных, решил совместно с ними завладеть особой лейтенанта и силой принудить его под угрозою смерти поднять «Римэмбер» на поверхность озера. Условившись в способе действий, заговорщики отложили осуществление своего замысла на 24 часа, бесповоротно решив действовать в случае, если к этому времени не вернется капитан.