Михаил Валерианович спешно дошел до станции метро «Театральная» и, дождавшись поезда, поехал в Коломенское, где его ждала жена Светочка.

Неприятный вечер продолжился неприятной ночью.

Светочка не спала, а пребывала в странном волнительном состоянии. Лицо ее было бледно, а глаза выражали крайнюю степень удивления. Светло-карие, они были неестественно широко раскрыты, и, огляди в этот момент женщину эндокринолог, наверняка бы поставил диагноз – базедова болезнь.

Поначалу Утякин не заметил необычайного состояния жены, хотел, как обычно, усесться за домашний компьютер, но Светочка встала за спиной и шумно, нервически активно дышала всей грудью.

Михаил Валерианович сфокусировал зрение на супруге и понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Тело жены трясло, словно бы его атаковало лихорадкой.

– Что случилось, милая?

Она не ответила на ласковый вопрос, только показала руку, в которой был зажат ключ.

Утякин прекрасно знал, что это за ключ и какой замок он открывает. Ему казалось, что сей предмет надежно спрятан, но, как сталось, Светочка оказалась везуча на находки. Теперь Михаилу Валериановичу было интересно, что еще обнаружила его женушка в приступе дневной скуки.

– Ключик, – подтвердил он.

– Мишенька… – Она осеклась. – Я не понимаю… Он был опытным человеком, а потому сохранял спокойствие и улыбку на лице.

– Что такое, дорогая?

– Я нашла этот ключ… – Ее шея раскраснелась, и Светочка была сейчас особенно привлекательна. – Он пришелся к соседской двери… Которая справа…

– А где ты его нашла? – поинтересовался Утякин.

– В воздуховоде…

– А хорошо ли открывать чужие двери чужими ключами? И что тебя интересовало в воздуховоде?

Чувствовалось, что у Светочки пересохло во рту.

– Я виновата, – призналась она. – Но объясни, пожалуйста, что это за комната?.. Кому она принадлежит?..

Неожиданно глаза Утякина стали маленькими и злыми.

– А тебе какое дело ?!. Какого черта ты вообще полезла в эту комнату!.. Что ты хотела выведать?!. Отвечай немедленно!

Светочка была обескуражена неожиданным нападением мужа. Она совсем испугалась, глядя в его бесцветные глазки.

– Ты не волнуйся, – попросила она жалобно. – Я только минуту была в той комнате!

Слава Богу, подумал Утякин, но злобы из глаз не убирал, стараясь выведать информации побольше.

– Как не стыдно! Ты, как воровка, забралась в чужое жилище! Что ты хотела оттуда взять?! – Утякин картинно вознес руки к потолку. – Я не знал, что живу с воровкой!

– Я ничего не брала оттуда! – взмолилась Светочка. – Честное слово!.. Я не воровка!!! Но объясни, что за фотографии я нашла на столе? – Из ее широко раскрытых глазок текли слезки.

– Какие фотографии? – внутренне напрягся Михаил Валерианович.

– Там изображен ты, когда тебе пять лет!

– Ну и что?

Утякин все понял и теперь старался придать своему лицу образ опытного психолога, а речам гипнотические интонации.

– На обратной стороне… – Светочка волновалась так отчаянно, что ее ожидал нервный срыв. – Там, на обратной стороне вензеля всякие… И… И написано – фотоателье Густава Берлина, тысяча девятьсот пятый год…

– Да, дорогая, и что?..

– Там еще написано от руки: Мишенька Утякин, пять лет.

– И что?

– А на другой фотографии мужчина и женщина. Тоже ателье Берлина, тысяча девятисотый год. И подпись на обратной стороне – доктор Валериан Андрианович Утякин и его супруга Елена Станиславовна…

– И что, моя дорогая?

– Сколько тебе лет? – Сейчас Светочка была похожа на умалишенную, так корежило ее мозги.

– Не понимаю!..

Утякин вовсе не обладал актерскими способностями. Но когда прижало не на жизнь, а на смерть, его организм собрался на единственный лицедейский раз, став Станиславским и Немировичем в одном лице.

Михаил Валерианович так реально изобразил на своей бледной физиономии растерянность и недоумение, так точно послал сигнал в нижнюю губу, которая в ответ задрожала мелко и дробно, и даже глаза, обычно бесцветные, казалось, наполнились небесной лазурью, окрашенные его силой воли. Весь этот портрет, изображенный Утякиным, посылал сообщение Светочке, что произошло очень глупое и нелепое недоразумение. Его верного мужа заподозрили в чем-то нехорошем, а обиженная душа чиста до дна, до младенчества!..