Между «Фаустом», наиболее законченно выражающим философию отречения и пессимистический взгляд на жизнь, и «Дворянским гнездом», где идея отречения подвергается пересмотру и, в конце концов, осуждению, лежит переход, заполненный не только хронологически, но и в идейно-творческом отношении «Асей» и «Поездкой в Полесье». Последняя повесть (или, точнее, очерк) по своему происхождению и по времени замысла (1863) является своего рода продолжением «Записок охотника», в число которых она даже была включена в ближайшем издании сочинений Тургенева, 1860 года, но изъята из «Записок» и перенесена в состав повестей во всех следующих изданиях. «Поездка в Полесье» писалась с большими перерывами и при ее окончательной обработке в 1856–1857 годах приобрела новые качества и наполнилась новым содержанием, глубоко отличающимся от содержания и тона «Записок охотника». Большое место заняла в ней философия природы — проблема отношений между человеком и природой, ничтожества человеческого разума перед ее вечной стихийной жизнью, перед всемогущей силой, которой человек подвластен. Постановка и разрешение этой проблемы восходят, с одной стороны, к давним размышлениям Тургенева, неоднократно выражавшимся в его письмах, с другой — к воздействию философии Шопенгауэра, которая именно в это время привлекает особое внимание Тургенева.

Действие «Аси» происходит, по утверждению Тургенева, «лет двадцать тому назад», т. е. в конце 1830-х годов, тем не менее проблемы, затронутые в повести, характерны для того времени, когда она создавалась. Недаром Чернышевский воспользовался образами именно этой повести для приговора над дворянским либерализмом конца 1850-х годов.

Журнальный спор об исторической ценности «лишних людей» и в связи с этим о значении творчества Тургенева в целом развернулся в 1856–1857 годах в основном вокруг образа Рудина и проблематики романа. В центре внимания здесь оказалась статья С. С. Дудышкина «„Повести и рассказы“ И. С. Тургенева» (Отеч Зап,1857, № 1, отд. II, с. 1 — 28) и разбор ее Чернышевским в «Заметках о журналах» за январь 1857 г. (Чернышевский,т. IV, с. 696–701). Дудышкин, выразитель умеренно-либеральной буржуазной идеологии, выступил с осуждением «лишних людей» от Онегина до Рудина за то, что они не являются «тружениками», не удовлетворяют требованиям полезной деятельности и находятся в состоянии разлада, конфликта с окружающей действительностью вместо того, чтобы «гармонировать» с ней; в отыскании гармонических начал общественной жизни, в примирении с ней критик видел главную задачу литературы.

Против этих сугубо консервативных (хотя и либеральных по фразеологии) утверждений Дудышкина выступил с горячими возражениями Чернышевский. Он вскрыл подлинную сущность таких понятий Дудышкииа, как «примирять идеал с его обстановкою», «гармонировать с обстановкой», «трудиться»: «…трудиться значит быть расторопным чиновником, распорядительным помещиком, значит устраивать свои дела так, чтобы вам было тепло и спокойно, не нарушая, однако же, при этом устроении своих делишек, условия, которые соблюдает всякий порядочный и приличный человек. Если вы недовольны такими правилами, вы не годитесь для окружающей вас обстановки, вы не хотите трудиться, вы < …> пустой и праздношатающийся человек» (Чернышевский,т. IV, с. 700). По справедливому замечанию современного исследователя, Чернышевскому «важно было в споре с Дудышкиным защитить Рудина»: это было понятно «в условиях 1856–1857 годов, когда еще Чернышевский мог надеяться на сотрудничество и солидарность с Тургеневым и другими передовыми деятелями либерального лагеря» (см.: ЕгоровБ. Ф. С. С. Дудышкин — критик. — Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 119. Труды по рус. и слав. филол., т. V. Тарту, 1962, с. 214).

Следующая значительная статья Чернышевского «Русский человек на rendez-vous» (Атеней, 1858, ч. III, май-июнь), вызванная непосредственно «Асей» Тургенева, явилась уже сильным ударом по дворянскому либерализму, по ряду тургеневских героев, потерявших в глазах критика-революционера свою общественную ценность не только в современный переломный и ответственный момент, но и в недавнем историческом прошлом.

Добролюбов в статье «Что такое обломовщина?» (1859) подвел итог всему историческому ряду этих героев, и все они, от Онегина до Рудина, оказались в большей или меньшей степени Обломовыми. «Давно уже замечено, — писал Добролюбов, — что все герои замечательнейших русских повестей и романов страдают оттого, что не видят цели в жизни и не находят себе приличной деятельности. Вследствие того они чувствуют скуку и отвращение от всякого дела, в чем представляют разительное сходство с Обломовым. В самом деле, — раскройте, например, „Онегина“, „Героя нашего времени“, „Кто виноват?“, „Рудина“ или „Лишнего человека“, или „Гамлета Щигровского уезда“, — в каждом из них вы найдете черты, почти буквально сходные с чертами Обломова» (Добролюбов,т. II, с. 17–18).

Завершением борьбы революционных демократов против переживших свое значение дворянских либералов явилась, как известно, следующая большая статья Добролюбова, посвященная роману Тургенева «Накануне», — «Когда же придет настоящий день?», изданная в относительно полном виде уже после смерти критика. В том же направлении переоценки Рудина и всех его предшественников написана и статья Чернышевского о книге Готорна «Собрание чудес» (Чернышевский,т. VII, с. 440–453), появившаяся вскоре после статьи Добролюбова о «Накануне».

К концу 1860-х годов, после статей Добролюбова и Чернышевского, вопрос, по существу, был исчерпан, и проблема «лишних людей» потеряла свою актуальность, заслоненная и вытесненная новыми задачами и новыми литературно-общественными явлениями, прежде всего — в творчестве самого Тургенева.

Некоторые итоги своим размышлениям о «лишних людях» и вообще о типах общественных деятелей Тургенев подвел в статье «Гамлет и Дон-Кихот». Замысел этой статьи, возникший еще в конце 1840-х годов, был непосредственно связан с французской революцией 1848 г., события которой Тургенев наблюдал в Париже. Не отрицая исторических заслуг людей рефлексии, названных в статье «гамлетами», Тургенев утверждал, что настало время действовать на общественной арене «сознательногероическим натурам» (см. письмо к И. С. Аксакову от 13 (25) ноября 1859 г.). Социально-психологический тип этого рода писатель обозначил именем Дон-Кихота. Образ Инсарова из романа «Накануне», напечатанного одновременно со статьей, — наиболее полное художественное воплощение тургеневской концепции Дон-Кихота (об этом см. наст. изд., т. 6, примеч. к «Накануне»).

Повести «Переписка», «Яков Пасынков» и роман «Рудин» неоднократно переводились еще при жизни Тургенева на многие иностранные языки [81] .

Во французских переводах повести вошли в двухтомный сборник повестей, рассказов и пьес Тургенева, выпущенный в 1858 г. издательством Ашетт (Hachette) под общим заглавием «Сцены из русской жизни» (Sc`enes de la vie russe, par M. I. Tourgu'eneif, Paris, 1858; далее: 1858, Sc`enes).В первый выпуск этого издания, переведенный Ксавье Мармье под наблюдением Тургенева («avec l’auborisation de l’auteur»), вошел «Яков Пасынков» («Jacques Passinkof»). Во второй выпуск («Deuxi`eme s'erie») издания, переведенный Луи Виардо «в сотрудничестве с автором» («avec la collaboration de l’auteur»), вошла «Переписка» («Une correspondance»). Сборник этот неоднократно переиздавался как при жизни Тургенева, так и посмертно.

Немецкие переводы обеих повестей и «Рудина» были включены в разные тома митавско-гамбургского издания собрания сочинений Тургенева — Ausgew"ahlte Werke:«Переписка» («Ein Briefwechsel») — т. II, 1869; «Рудин» — т. III, 1870 и «Яков Пасынков» («Jakob Passinkow») — т. XII, 1884, вышедший уже после смерти Тургенева [82] .

Помимо этих переводов в двух собраниях сочинений Тургенева, французском и немецком, существует ряд отдельно изданных и журнальных переводов на многих языках, а также переводов, входящих в сборники произведений писателя.