Свой трактат Капо Ферро заключает описанием защиты, которую называет универсальной, пригодной для уличной стычки или в темноте, но с нашей точки зрения ее очень легко избежать. Это круговая защита, пересекающая все линии от терции до секунды и проходящая через кварту.

Существование в Париже Acad'emie d'Armes [118] , чьи корни уходят еще в царствование Карла IX и которая получила первые привилегии от Генриха III, свидетельствует о том, как прилежно французы развивали науку владения оружием. Однако до середины XVII столетия мы слышим лишь о немногих известных мастерах с французскими именами. Ноэль Kappe, Сен-Дидье, Жак Феррон, ле Фламан и Малый Жан – только об этих французах известно, что они были учителями фехтования в самой дуэлянтской на свете стране. По всей вероятности, никто из них не оставил после себя литературного труда, за исключением Сен-Дидье, да и этот сильно перехваленный «провансальский дворянин» всего лишь упростил и соединил теории двух его итальянских современников.

Генрих IV и Людовик XIII, жестоко преследуя школяров, желавших проверить теорию дуэльной практикой, с большим пристрастием относились к профессиональной корпорации мастеров. Тем не менее до конца правления Людовика XIII итальянские мастера удерживали прочные позиции во Франции независимо от того, вступали ли они в академию, или им удавалось избегнуть этой пока еще не всемогущей монополии. Однако весьма вероятно, что люди, подобные Кавалькабо, получив назначение придворного мастера короля, в силу своего звания были членами корпорации, даже если не играли там заметной роли.

В большинстве испанских трактатов первой половины XVII века встречаются фрагменты с описанием французского метода фехтования, почти полностью совпадающего с методом, который, как нам известно, преподавали Кавалькабо, Джиганти, Патеностриер и все остальные. Это весьма полезные сведения в отсутствие французских трактатов в период между Сен-Дидье и ле Першем [119] ; видимо, разумные принципы болонской школы пустили корни во Франции и долго оставались основой искусства фехтования в Acad'emie du Roi [120] .

Французы со своими способностями и склонностями к фехтованию вскоре начали соперничать с итальянцами в искусстве, которое те считали национальным достоянием, и примерно в середине царствования Людовика XIII настолько хорошо его усвоили, что оно перестало считаться чем-то иностранным. Придворные Якова и Карла приезжали в Париж, чтобы совершенствоваться в науке, которую узнали от потомков Савиоло и Рокко.

Однако же удивительно, что, кроме книги Вилламона, во Франции не вышло ни одного трактата по этому французско-итальянскому искусству, пользовавшемуся таким уважением.

Несмотря на то что французы переняли метод фехтования у итальянцев, наверняка при дворе Людовика XIII было много испанских мастеров, учивших пышному стилю Нарваэса французских придворных, питавших пристрастие ко всему испанскому. Влияние испанской моды пережило упадок испанского стиля; во Франции в первую четверть XVI века считалось очень модным имитировать, насколько позволяли этнические различия, испанскую серьезность с долей аффектации и достоинство, соединенное с самыми необычайными слабостями, присущие этим завоевателям, которые когда-то занимали высокое положение в большинстве стран континентальной Европы. Для того чтобы исповедовать «просвещенный стиль», укоренившийся при французском дворе прочнее, чем эвфуизм при английском, требовалось знать философию destreza и кодекс поведения.

Однако нельзя сомневаться, что в отношении практического фехтования хозяевами положения оставались итальянские учителя. Об этом можно судить по тому факту, что даже в самом начале испанская школа не оказывала влияния на французскую систему фехтования, да и мода на нее прошла вскоре после 1630 года.

Есть только одна известная книга, трактующая это испано-французское фехтование, но эта книга – памятник самой себе.

«Академия клинка, написанная Жираром Тибо из Антверпена, где согласно правилам математики и на основе мистического круга определены истинные и доселе неизвестные секреты применения оружия пешим и на коне» – эту книгу можно без преувеличения считать самым подробным трактатом по фехтованию и вообще одной из самых удивительных книг, дошедших до наших дней, с точки зрения типографского искусства.

Если бы красивый мужчина, чье умное и проницательное лицо изображено на фронтисписе над многозначительным девизом Gaudet patientia duris [121] , посвятил свои силы, отданные испанской системе, иллюстрированию разумной итальянской школы, то, без сомнения, он считался бы во Франции основателем науки о фехтовании. Но случилось так, что он потратил всю жизнь на то, чтобы издать эту «Академию», – одно только печатание заняло пятнадцать лет, – а в результате на свет появилась всего лишь библиографическая редкость. Ко времени выхода первой части книги мода на все испанское уже начала проходить. Преждевременная смерть автора в 1629 году [122] , так и не испытавшего радости от лицезрения первого тома своего трактата, помешала ему выпустить вторую часть книги, где он рассматривал верховую езду. Издание этого необычайного труда требовало таких затрат, с которыми автор мог справиться только при поддержке французского короля, как известно, большого любителя фехтования. Людовик XIII одарил своей милостью автора за десять лет до окончания его работы над книгой, на которую подписались еще девять царствующих особ Германии.

Глядя на огромный фолиант, украшенный сорока шестью великолепными двойными иллюстрациями за подписью лучших граверов того времени и отличающийся уникальным типографским качеством текста, сначала дивишься тому, что автор, сумевший проделать подобный труд, не оказал ни малейшего влияния на развитие фехтовальной науки ни в одной стране и что совсем немногие принципы, на изложение которых он потратил жизнь и целое состояние, вошли в современные системы. Дело в том, что замысловатые гравюры, на которых часто изображены по пятнадцать пар фехтовальщиков, со всей серьезностью атакующих друг друга на фоне просторных мраморных залов, представляют собой всего лишь художественную иллюстрацию испанской системы, разработанной в старину доном Луисом Пачеко де Нарваэсом. С другой стороны, в тексте, несмотря на его методичность и правильность, мы не находим ничего, кроме мудрствования и усложнения этой и без того достаточно неестественной системы.