— Для тебя все и всё — только приложение к работе!

Совершенно точно. И мне нужны полезные приложения. Способствующие!

Даже и сейчас, в крайности, Надя не удержалась от банального женского:

Я думала, я — не только приложение.

— Только! Так что, видишь, мы не устраиваем друг друга взаимно: ты меня — своей мистикой, я тебя — тем, что не возношу на пьедестал, не лепечу шлягерные пошлости: «Ах, ты для меня весь мир!»

А Жене Евтушенко что-то такое лепетал, выпив для храбрости, когда справляли Первое мая у Лены Козловой. Лепетал, а Женя смеялась: «Ф-фу, Лягушонок!» Стыдно вспоминать.

— Да, не лепечу шлягерные пошлости. Ну а раз мир — всего лишь сон, то никакой драмы. Исчез из сна — и все. Ну разве что еще приснится развод.

Чуть не добавил: «Раз нет детей, не надо и судиться», но удержался: Надя тяжело переживает свое бесплодие, и напоминать ей в такой момент — жестоко.

Да, он мчался на всех парах навстречу свободе! Когда-нибудь у него будет другая жена, возможно чем то похожая на Женю Евтушенко; она родит сына, а рожать будет непременно под водой, а потом они вместе станут растить гениального ребенка…

Если только Вольт сможет кого-нибудь растить, когда так колет в сердце.

Наконец до Нади дошло по-настоящему, что все может кончиться. И она испугалась. Подошла, схватила его снизу за локти своими сильными пальцами гимнастки, заглянула в лицо:

— Перестань! Нам невозможно разойтись! Ведь я — это ты!

Он резко высвободился. Интуиция несла его к свободе, а цепкие пальцы Нади как бы воплощали переживаемую столько лет несвободу.

— Вот уж нет! Я — не ты! Не существует во мне такой темной половины! А если бы была, я бы ее отсек! Как руку с гангреной.

Надя снова поймала его за локти.

— Меня нельзя отсечь! По живому! Сам никогда не знал боли, потому и режешь!

И снова он высвободился. Осторожно. Потому что в прошлый раз от резкого движения еще сильнее заболело сердце. И под лопаткой тоже.

— Не знал боли, правильно. Но все-таки представляю. Теоретически. А резать все равно иногда надо. Сразу!

— Нет, когда не прочувствовал на себе, не поймешь! Такому, который своей боли не знал, — чужая нипочем! Всегда благополучному!

Даже сейчас Надя не могла без упрека. Пускай. Лучше казаться всегда благополучным, чем плакаться. А в сердце кололо все сильней. И делалось страшно: ведь столько еще нужно успеть! Неужели он не успеет?! Неужели доведет его Надя своим упрямством?!

— Что ж делать, если нужно резать, приходится вытерпеть.

— Да ты подумай, из-за чего ты хочешь резать?! Что случилось?!

— Случилось! Ты чужая, вот что случилось!

— Какая же я чужая? Ты что?

Она заглядывала ему снизу в глаза, пыталась снова схватить за локти, но он поспешно отстранялся.

— Чужая! И уйди, пожалуйста!

Что-то закорртилось в мозгу, и стало крутиться одно и то же слово:

— Чужая! Уйди, пожалуйста!

Это как клаустрофобия — когда кажется, что замкнут в тесном пространстве и никогда из него не вырваться. Однажды в детстве с Вольтом было такое: он был в гостях у одного мальчика, и дверь в комнату, в которой они играли, захлопнулась; ручки изнутри не было, отпереть можно было только снаружи. И тут Вольта охватил ужас: ему показалось, что дверь никогда не отопрется, что о них забудут, что они так и останутся здесь… Он подскочил к двери и стал колотить в нее ногами. С той стороны тоже не было постоянной ручки, она вынималась и вставлялась по мере надобности, и тут, как нарочно, не могли ее сразу найти, а он колотил все сильнее, ничего не соображая, не слушая голосов из-за двери. Настоящий припадок!.. И вот второй раз в жизни такое состояние.

— Уйди, уйди, пожалуйста!

Само Надино присутствие давило. И боль в сердце становилась все сильнее. Неужели он ничего не успеет в жизни?! Из-за нее!

— Уйди, пожалуйста!

Как, оказывается, больно — прорываться к свободе!

— Уйди, пожалуйста!

— Куда же я уйду! Ты же знаешь, я к себе в комнату пустила Асю с мужем.

— Уходи! Куда-нибудь… Уходи! Давай мирно. Не как матушка, которая довела отца… Уходи!

— Да пойми ты: нельзя тебе без меня! Вам всем нельзя! Сейчас приехал Петя, кто будет готовить? Нина Ефимовна?

Господи, за что она цепляется!

— Как-нибудь! Уйди, пожалуйста!

Что-то случится, если она сейчас же не уйдет!

— Да ты вспомни, что здесь у вас было до меня! Слишком верная Эвридика, которая всегда идет

следом, цепляется, не хочет отстать, как ее ни гони!

— Спасибо за все, но уйди, пожалуйста!

Надя снова заглянула ему снизу в лицо и отошла, что-то поняв.

— Хорошо, побудь один, успокойся. Завтра сам не вспомнишь, из-за чего хотел рубить по живому. По живому же, слышишь, да?! Нет, не слышишь. Ты слишком счастливый, чтобы слышать! У кого не было своей боли, тот не услышит.