Шрифт:
О каждом гривеннике — отдельно.
У каждого своя судьба.
Один захотел послушать курских соловьев. Билет в Курск стоит дороже гривенника. Пришлось добираться пешком. В Курске опять неприятности. Без командировочного не дают номера в гостинице. Заночевал на улице. Кто-то подобрал его и разменял в трамвае на копейки. Начались новые судьбы. Судьбы копеек.
Второй гривенник стал большим начальником. Допустим — секретарем Союза писателей. Нелегкая задача для гривенника. Но он справляется. Как? Да еще как! Теперь он выглядит важнее рубля.
Третий пошел работать шофером такси. Он начал размножаться. Повернул ручку счетчика — выскочил гривенник. Довез пассажира — получил на чай гривенник…
И так о каждом…
С этого началась сказка. Светлов даже начал писать ее.
Сказка осталась незаконченной.
Поэт Сергей Орлов подарил Светлову свою книгу «Колесо».
— Старик, — сказал Светлов, — еще три колеса и… машина!
Светлов не любил актера С. и решительно избегал общения с ним. Тот, добиваясь расположения Светлова, как-то сказал:
— Я могу представить справку, что я не подлец.
— Если бы у меня была такая справка, — ответил Светлов, — я был бы подлецом.
При обсуждении повести Казакевича «Звезда» писательница А. сказала:
— Удивительно! Говорят, раньше он писал посредственные еврейские стихи, а теперь у него великолепная русская проза.
— Дорогая, — ответил ей Светлов, — не перейти ли тебе на еврейские стихи.
За столиком сидели студенты Литинститута. Спор? Нет, это был не спор. Каждый утверждал свое, но никто друг друга не оспаривал. Говорили шумно. Читали стихи, прозу… То и дело раздавалось:
— А вот у Лермонтова…
— Так мог позволить себе только Толстой…
— А помнишь, у Достоевского…
К столику подошел Светлов.
— Что мне в вас нравится, — сказал он, — это то, что вы даете друг другу слово сказать.
Все повернулись к нему.
— Здравствуйте, Михаил Аркадьевич. Скажите, а кого вы любите из русских классиков?
— Все они хорошие люди, — ответил Светлов, — но за столиком я хотел бы сидеть с Пушкиным.
Бывало, что Светлову приходилось занимать деньги в Литфонде или у друзей. Он прибегал к этому в самых крайних случаях, всегда неохотно, зная, что наступит момент, когда долг надо будет возвращать. При этом он вспоминал поговорку:
— Взаймы берешь чужие деньги и на время, а отдаешь свои и навсегда.
Однажды он пошутил:
— Занимать деньги надо только у пессимистов. Они заранее знают, что им не отдадут.
Один восторженный поклонник Светлова, знакомясь с ним, воскликнул:
— Боже мой, передо мной живой классик!
— Что вы, — ответил Светлов. — Еле живой.
Борис Бялик рассказывает такой эпизод.
Во время войны они со Светловым были на передовой. Светлов читал бойцам стихи. Начался воздушный налет. Бомбы падали близко, но никто не ушел в укрытие. Светлов дочитал стихотворение до конца.
К счастью, все кончилось благополучно, и никто не пострадал.
Бялик опросил его:
— Неужели тебе не было страшно?
— Нет! — ответил Светлов. — Но я заметил, что в этом стихотворении есть длинноты.
В пору работы над книгой «Музей друзей» Светлов и в стихах и в личных беседах часто стал обращаться к теме старости.
Тогда он и написал две первые строчки задуманного нового стихотворения.
…Пятница, Суббота, Воскресенье… Нет у нас от старости спасенья.Светлов много раз пытался продолжить эти стихи, но ни один вариант не удовлетворил поэта настолько, чтобы его опубликовать.
Так и остались неопубликованными эти строчки, которые сами по себе являются законченным стихотворением:
…Пятница, Суббота, Воскресенье… Нет у нас от старости спасенья.Очень полная, но не очень воспитанная дама, впервые увидавшая Светлова, воскликнула:
— О боже, до чего же вы худенький!
— Если бы мне ваши формы, — усмехнулся Светлов, — я заболел бы манией величия.