— Не мы создали этот порядок, а наши дальние предки, — задумчиво выговорил Олуэн, глядя на свечу. В агатовых глазах плясали желтые блики. — Время показало, что это неверный путь. Но если телега попала в колею, вытащить ее сложно.

— Так вам самому не нравится этот порядок? — подколол приятеля Алви.

— Граф Къела, — серьезно ответил Олуэн. — Я считаю, что не вправе судить о нем. Я военный. Моя семья богата. Все, чем я владею, создано трудом рабов. Нравится мне это или нет, я… Я не могу плевать в суп своему отцу и деду.

Алви не нашелся с ответом, и разговор свернул в другую сторону.

Подготовка к весенней кампании шла полным ходом. К озеру Шадра прибывали все новые и новые полки. В офицерском лагере появлялись новые лица, скоро граф Къела отчаялся запомнить имена и титулы. Каждый день он присутствовал на утренних совещаниях, но от него ничего не требовалось, только сидеть с прочими офицерами за столом. Иногда ему задавали вопросы — насколько верны карты, действительно ли проходим тот или иной участок, — и по ним Къела понимал, что на северных землях активно действуют тамерские лазутчики.

Часто ему приходилось писать письма своим вассалам. Основное содержание диктовали тамерские генералы, Алви только добавлял несколько строк от себя — приветы, обещания скоро восстановить привычный уклад, ободрения. По плану, составленному в Тамере, армия должна была действовать вместе с жителями Собраны, в первую очередь — с вассалами Къела. Каждый должен был получить от графа письмо и пообещать свою помощь.

Вскоре начали поступать ответы. Каждый, кто был жив, ответил согласием — в ответном письме или на словах, переданных лазутчику.

Настораживало лишь молчание владетеля Эйма. Граф Къела помнил, на ком женат владетель, и кому служила его супруга многие годы. Он предупреждал Олуэна, что с владетелем Эйма вступать в переписку не стоит, но тот решил поступить по-своему: неблагонадежный вассал тоже получил письмо с просьбой о помощи и поддержке, однако, его текст разительно отличался от прочих.

Понял ли Эйма, или, что важнее, его супруга, что их водят за нос, или попросту решил не вмешиваться — неизвестно; он просто промолчал.

Остальные вассалы оказались верными своему сюзерену.

Алви считал седмицы до весны и надеялся, что скоро увидит родной замок.

Герцог увез учеников куда-то в предместья Собры, но вместо трех дней отдыха секретарь получил весьма странное задание:

— Вы должны найти список участников тамерской компании двадцать девятого года. Не всех, разумеется, а тех, кто входил в штаб маршала Мерреса. Проследить биографии их и членов их семей вплоть до сего момента. Основную работу сделайте, пока мы будем отсутствовать. Разумеется, ответы на запросы в другие земли за три дня вы не получите, но отправьте сами запросы. Пользуйтесь моей печатью, вы знаете, где она хранится.

Для начала Саннио выспался: самым бессовестным образом продрых до полудня, впрочем, королевский архив Собры тоже открывался в полдень. Ванно без распоряжений притащил ему завтрак в постель, что удивило, но и обрадовало. Прислуга в доме герцога была под стать хозяину — и вышколены идеально, и свое мнение иметь не стесняются, а порой и выражают его. Если бы мэтр Васта слугам не понравился, они бы делали все строго по обязанности и ничего лишнего сверх того, а о нем все заботились. Ванно всегда предупреждал, в каком настроении хозяин, Магда, старшая повариха, каждый вечер посылала наверх миску с печеньем или тарелку с пирогом, и Саннио подозревал, что это не "от обеда осталось", а сделано для него лично. А то с чего бы пирогу быть еще горячим…

Юноше было приятно. Он ничего не делал, просто был вежлив со всеми. Не старался понравиться, не пытался командовать. В ответ на первую попытку отблагодарить Ванно монеткой слуга без стеснения объяснил, что это в доме не принято, и заводить такой обычай не нужно. Приятно было нравиться этим людям, приятно было позволять о себе заботиться. Еще приятнее — делать подарки. Жалованья хватало, тем более, что Саннио был с лихвой обеспечен всем необходимым.

Магде он привез из очередной прогулки с учениками красивый кошелек. Вероятно, в том, что подарок пришелся ей по душе, была заслуга Керо, которая его и выбирала, но повариха была растрогана, а пирог с ежевикой превратился в ежевечерний ритуал.

Позавтракав, а может, пообедав, Саннио неспешно оделся, побрился и позволил себе неслыханную роскошь: вдумчиво выбирать, какой из двух плащей надеть. Обычно он хватал тот, что подавал Ванно — размышлять было некогда. На этот раз время было, и юноша взял серо-серебристый, подбитый черно-бурым лисьим мехом — и из-за полюбившегося цвета, и ради глубокого капюшона. Ласточка уже была оседлана. В тихом поединке двух упрямств — секретаря, предпочитавшего свои две ноги, и герцога, велевшего ему пользоваться четырьмя чужими, — обычно побеждал Саннио, но тащиться под мокрым снегом по лужам не хотелось.