Мы можем сказать сегодня, — гордость более не запрещает нам сделать это признание, и ни один из моих товарищей не опровергнет мои слова: все мы страдали, покидая Джерси. Мы уже пустили здесь корни. Всеми фибрами души мы сжились с вашей почвой и вросли в нее. Выкорчевывание было болезненным. Мы все полюбили Джерси. Одни полюбили его потому, что испытали здесь счастье, другие — потому, что испытали несчастье. Страдание вызывает не менее глубокую привязанность, чем радость. Увы! Изгнанник может испытать на приютившей его земле такие страдания, что разлука с ней кажется ему немыслимой даже тогда, когда родина вновь становится досягаемой. Кстати, мне вспомнилось зрелище, которое я видел вчера. Наше собрание одновременно и торжественное и задушевное, и то, что я вам сейчас расскажу, вполне соответствует его характеру. Послушайте же.

Вчера я с несколькими дорогими друзьями совершил поездку по острову, чтобы вновь повидать любимые места, повторить излюбленные когда-то прогулки и насладиться лучезарными пейзажами, которые, как видения, запечатлелись в нашей памяти. На обратном пути нам предстояло исполнить благочестивое намерение: мы хотели закончить нашу поездку там, где кончается все, — на кладбище.

Мы остановили свою коляску у поля Сен-Жан, где покоятся многие из наших. И знаете ли вы, что заставило нас содрогнуться, знаете ли вы, что мы увидели, придя на кладбище? Женщину, или, точнее, человеческую фигуру, окутанную черным саваном, коленопреклоненную, или, вернее, распростертую на земле, почти слившуюся с могилой. Мы стояли недвижимо, в молчании, приложив палец к губам, потрясенные этой величественной скорбью. Помолившись, женщина встала, сорвала цветок в покрывавшей могилу траве и спрятала его на груди. И тогда мы ее узнали. Мы узнали это бледное лицо, эти безутешные глаза и седые волосы. То была мать! Мать изгнанника, молодого и отважного Филиппа Фора, умершего четыре года тому назад на священной скале изгнания. И вот уже в течение четырех лет, каждый день, в любую погоду, эта мать приходит сюда; вот уже в течение четырех лет она ежедневно становится на колени у надгробного камня и целует его. Попытайтесь оторвать ее от этой могилы! Покажите ей Францию, да, даже Францию! Что значит она для этой матери? Скажите ей: «Вы здесь не в своей стране» — она вам не поверит. Скажите ей: «Вы родились не здесь» — она ответит вам: «Здесь умер мой сын». И, услышав этот ответ, вы умолкнете, ибо родина матери там, где могила ее ребенка.

Вот, господа, как люди проникаются любовью к земле и любят ее всем своим существом, всей своей кровью, всей своей душой. Наша душа слилась с душой этой страны. Здесь у нас есть умершие друзья. Знайте, чужой земли не существует; повсюду земля — мать человека, его нежная, строгая и преданная мать. Во всех тех местах, где он любил, плакал, страдал, повсюду человек у себя дома.

Господа, я отвечаю на тост, посвященный мне, тостом, посвященным Джерси. Я пью за Джерси, за его процветание, за его украшение, за его улучшение, за рост его промышленности и торговли, а главное, за рост его духовного и нравственного величия.

Существуют две черты, придающие народам величие и очарование. Эти две черты — свобода и гостеприимство; гостеприимство составляло славу древних народов, свобода составляет сияние народов современных. Джерси украшают обе эти короны, — пусть же он хранит их!

Пусть он хранит их всегда! Прежде всего следует сказать о свободе. Оберегайте, да, ревниво оберегайте вашу свободу. Не допускайте более, чтобы кто бы то ни было осмелился ее коснуться. Ваш остров — земля красоты, счастья и независимости. Вы живете здесь не только для того, чтобы наслаждаться всем этим, но и для того, чтобы исполнять свой долг. Бог позаботится о том, чтобы ваша земля оставалась прекрасной; женщины позаботятся о том, чтобы она оставалась счастливой; вы, мужчины, позаботьтесь о том, чтобы она оставалась свободной.

А что до вашего гостеприимства, храните и его так же свято. Гостеприимные народы выделяются среди всех каким-то величавым, вызывающим преклонение очарованием. Они подают пример; своим гостеприимством они вносят в многообразное и беспорядочное общение народов элементы воспитания; гостеприимство народов — это начало братства людей. А братство людей — великая цель. Будьте же всегда гостеприимны. Пусть эта священная черта — гостеприимство — вечно украшает ваш остров; позвольте мне отнести мое пожелание также и к Гернсею, брату вашего острова, и ко всему архипелагу Ламанша. Этот архипелаг — великая земля, убежище; великая не своими размерами, а числом беженцев всех партий и всех стран, которых она приютила и утешила за три столетия. О, нет на свете ничего прекраснее возможности служить убежищем! Так будьте же убежищем! Продолжайте и впредь принимать всех, кто к вам приходят. Будьте благословенным спасительным архипелагом. Бог поместил вас здесь, чтобы вы открывали свои гавани для всех парусов, истерзанных бурей, и свои сердца — для всех людей, истерзанных судьбой.

Не должно быть предела вашему святому гостеприимству; не вглядывайтесь в того, кто к вам приходит; принимайте его не расспрашивая. Благородная черта гостеприимства в том и состоит, что его достоин каждый страждущий. Мы, находящиеся здесь изгнанники Франции, никому не причинили зла, мы защищали права и законы своей страны, мы выполняли свои обязанности и внимали голосу своей совести; мы страдаем за справедливость и за истину. Вы принимаете нас, и это прекрасно; но к вам могут обратиться и совсем иные жертвы кораблекрушения. Если бедствия обрушиваются на невинных, то и виновных подстерегают подводные камни; если люди творят злые дела, это не значит, что они всегда будут победителями. Послушайте меня: если когда-нибудь к вам придут побежденные, отстаивавшие несправедливое дело, примите и их так же, как вы принимаете нас. Несчастье — одно из священных проявлений права. Поймите меня до конца: говоря о возможных побежденных, я не исключаю никого. Быть может, наступит день — ибо события во власти божественной руки, а божественная рука не оскудевает, — наступит день, когда среди тех, кого выбросит на ваши берега сильная буря или сильный прилив будущего, окажется изгнавший нас человек, в свою очередь изгнанный и несчастный. Так вот! Будьте столь же снисходительны к нему, сколь справедливы вы к нам. Если он постучится в ваши двери, откройте и скажите: «Те, кого вы изгнали, просили нас предоставить вам убежище; входите же».

Отвиль-Хауз, 31 марта 1860

Вы, сударь, благородный представитель негритянской расы, той части человечества, которую в течение столь долгих лет притесняли и не признавали.

Всюду, по всему земному шару, в людях пылает единый огонь; доказательство тому — такие негры, как вы. Было ли несколько Адамов? Пусть натуралисты спорят по этому вопросу; достоверно лишь то, что бог — один.

А поскольку у всех один отец, мы — братья.

За эту истину Джон Браун отдал свою жизнь; за эту истину борюсь и я. Вы благодарите меня за это; не могу выразить, как я тронут вашими прекрасными словами.

На земле нет ни белых, ни черных, есть только умы; вы — один из них. Перед богом все души белы.

Я люблю вашу страну, вашу расу, вашу свободу, вашу революцию, вашу республику. Ваш великолепный благодатный остров пленяет сейчас свободные души; он подал великий пример; он сломил деспотизм.