Восставшие проникли на площадь, о которой мы упомянули, через дом № 6; ворота его, расположенные в глубине двора, выходили в глухой переулок, примыкавший к одной из больших парижских улиц. Привратник, по фамилии Демазьер, открыл эти ворота восставшим, и они ринулись во двор, а затем и на площадь. Ими командовал бывший школьный учитель, отрешенный от должности г-ном Гизо. Его звали Гобер, позднее он умер в изгнании, в Лондоне. Эти люди ворвались во двор разъяренные, угрожающие; они были одеты в лохмотья, некоторые босые, и вооружены чем попало: пиками, топорами, молотками, старыми саблями, дрянными ружьями; их беспокойные движения были полны гнева и ожесточения борьбы; их мрачный облик свидетельствовал о том, что эти победители чувствовали себя побежденными. Вбежав во двор, один из них закричал: «Это дом пэра Франции!» И тогда среди обитателей домов, выходивших на площадь, пополз тревожный слух: «Они намерены разграбить дом № 6!»

Один из жильцов дома № 6 в самом деле был некогда пэром Франции, а в описываемое время — депутатом Учредительного собрания. Дома не было ни его самого, ни членов его семьи. Его довольно просторная квартира занимала весь третий этаж; она имела два выхода: один — на парадную лестницу, другой — на черную. Этот бывший пэр Франции принадлежал к числу шестидесяти депутатов, которых Учредительное собрание направило в этот момент на подавление восстания, поручив им руководить колоннами войск и поддерживать авторитет Собрания в глазах генералов. В день, когда происходили эти события, он боролся с повстанцами на одной из соседних улиц; его сопровождал коллега и друг, великий скульптор, республиканец Давид д'Анже.

— Пойдем в его квартиру! — кричали повстанцы.

Ужас, охвативший весь дом, достиг крайнего предела.

Повстанцы поднялись на третий этаж. Они заполнили парадную лестницу и весь двор. Старушка, которая в отсутствие хозяев стерегла квартиру, открыла им, не помня себя от страха. Они вошли беспорядочной толпой во главе со своим начальником. Вся обстановка квартиры говорила о том, что это обитель труда и вдохновения.

Переступая через порог, Гобер, предводитель восставших, снял фуражку и проговорил:

— Шапки долой!

Все обнажили головы.

Послышался чей-то голос:

— Нам нужно оружие.

Другой прибавил:

— Если оно здесь есть, мы заберем его.

— Без сомнения, — сказал предводитель.

Передняя, большая строгая комната, была меблирована в старинном испанском стиле: вдоль ее стен стояли деревянные сундуки; свет проникал сюда сквозь узкое и длинное окно в углу.

Они вошли в переднюю.

— Построиться! — скомандовал предводитель.

В некотором смущении, переговариваясь друг с другом, они выстроились по трое в ряд.

— Сохраняйте тишину, — приказал предводитель.

Все смолкли.

— Если здесь есть оружие, мы возьмем его.

Старушка, дрожа, указывала им дорогу.

Из передней они перешли в столовую.

— Вот оно! — вскричал один из них.

— Что? — спросил предводитель.

— Оружие.

И в самом деле, в столовой на стене были развешаны доспехи.

Тот, кто первым заметил оружие, продолжал:

— Вот ружье.

И он указал пальцем на старинный, редкой формы мушкет с кремневым запалом.

— Это произведение искусства, — заметил предводитель.

Тут подал голос другой повстанец, человек с седыми волосами:

— В тысяча восемьсот тридцатом мы брали такие ружья в музее артиллерии.

Предводитель возразил:

— Музей артиллерии принадлежал народу.

И они оставили ружье на месте.

Рядом с мушкетом висел длинный турецкий ятаган с клинком дамасской стали; его рукоятка и ножны из цельного серебра были украшены причудливой резьбой.

— Ага! — воскликнул один из повстанцев. — Вот, кстати, отличное оружие. Я беру его. Это сабля.

— Она серебряная! — крикнули в толпе.

Этого было достаточно. Никто не прикоснулся к ятагану.

Среди этой толпы было немало тряпичников из Сент-Антуанского предместья, бедняков, живших в крайней нищете.

Из столовой они перешли в гостиную.

Стол был накрыт вышитой скатертью; на ее углах можно было различить инициалы хозяина дома.

— Ах, вот что! — воскликнул один из повстанцев. — Но ведь он сражается против нас?

— Он выполняет свой долг, — ответил предводитель.

Повстанец возразил:

— В таком случае что же делаем мы?

Предводитель ответил:

— Мы также выполняем свой долг.

И он добавил:

— Мы защищаем свои семьи; он защищает государство.

До сих пор еще живы люди, которые своими ушами слышали эти спокойные и возвышенные слова.

Вторжение продолжалось, если только можно назвать вторжением это медленное шествие молчаливой толпы. Они прошли одну за другой все комнаты. Ни одна вещь не была сдвинута с места, если не считать колыбели. Хозяйка дома, суеверная, как многие матери, оставила возле своего ложа колыбель последнего ребенка. Один из самых свирепых оборванцев подошел и легонько подтолкнул колыбель; несколько секунд она покачивалась, словно убаюкивая спящего ребенка.