— Она к нему писала! — воскликнула Элен, не отнимая платка от губ;

— До того как он заболел? Вполне возможно.

— Нет, после, — выдохнула скорбящая мать из-под батистовой маски. — Не до того… то есть я так думаю… то есть я…

— Значит, после; и вы… понятно. Когда он был так болен, что не мог читать свою почту, вы, очевидно, взяли это на себя?

— Я самая несчастная мать на свете! — воскликнула безутешная Элен.

— Самая несчастная мать на свете, потому что сын у вас не монах, а мужчина? Берегитесь, сестрица. Если вы утаили от него какие-нибудь письма, вы могли этим очень себе повредить; зная нрав Артура, я убежден, что это может привести к размолвке, о которой вы всю жизнь будете жалеть; к размолвке куда более существенной, нежели тот… тот пустяк, который ее вызвал.

— Письмо было только одно, — простонала Элен, — и совсем коротенькое… всего несколько слов. Вот оно. О, как вы можете говорить об этом такими словами!

Когда бедняжка сказала "совсем коротенькое", майор почувствовал, что и вовсе не может говорить: его душил смех, хотя муки несчастной возбуждали в нем искреннюю жалость. Каждый из них смотрел на дело по своему, сообразно своим понятиям о нравственности, а у майора, как известно читателю, эти понятия были далеки от аскетизма.

— Я вам советую, — заговорил он уже вполне серьезно, — снова запечатать письмо — такие послания обычно заклеивают облатками, — и убрать вместе с другими письмами Пена, а когда он их потребует — отдать. Если же запечатать не удастся, скажем, что вскрыли нечаянно, думали, что это счет.

— Я не могу лгать моему сыну, — возразила вдова.

Злополучное письмо было бесшумно сунуто в почтовый ящик за два дня до их отъезда из Темпла, и Марта отдала его миссис Пенденнис. Та, разумеется, никогда не видела почерка Фанни, но, взяв письмо в руки, сразу догадалась, от кого оно. Это письмо она подстерегала с первого дня. Чтобы не упустить его, она вскрыла несколько других писем. Мерзкий листок бумаги и сейчас осквернял ее ридикюль. Она достала его и протянула деверю.

— "Артуру Пенденису, эскв.", — брезгливо прочел он слова, написанные робким, неуверенным почерком. — Нет, сестрица, дальше я читать не буду. Но вы-то письмо прочли, вот и расскажите мне, что в нем есть. Только молитвы о его здоровье с ошибками в правописании? И что ей хочется его увидеть? Ну, это вполне безобидно. И раз уж вы… — тут майор в свою очередь немного смутился и сделал постное лицо, — …раз уж вы, дорогая, просите меня рассказать, что я знаю, — так и быть, могу сообщить вам, что… гм… Морган, мой лакей, навел кое-какие справки и… гм… мой друг доктор Бальзам тоже этим интересовался… и выяснилось, что эта особа была без ума от Артура; что он однажды купил ей билет в Воксхолл и водил ее туда гулять — это Морган узнал от одного нашего старого знакомого, от одного джентльмена-ирландца, который в свое время едва не удостоился чести сделаться вашим… словом, от одного ирландца; что отец этой девицы, человек неуравновешенный и к тому же пьющий, избил ее мать, а та, с одной стороны, продолжает уверять мужа, что ее дочь ни в чем не провинилась, а с другой стороны, сказала Бальзаму, что Артур поступил с ее бедной девочкой, как последний негодяй. Таким образом, тайна остается нераскрытой. Вам желательно прояснить ее? Давайте, я спрошу Пена, он мне сразу скажет, это же честнейший малый.

— Честнейший? — гневно переспросила вдова. — Ах, братец, это ли зовется честностью? Если мой сын виноват, он должен на ней жениться. Я бы сама на коленях стала просить его об этом.

— Да вы рехнулись! — взвизгнул майор; но, вспомнив кое-какие эпизоды из прошлого Артура и Элен, вдруг понял, что, если Элен обратится к сыну с такой просьбой, он и впрямь женится: он такой взбалмошный, такой упрямый — ради женщины с него станет совершить любую глупость.

— Дорогая сестрица, вы сами не знаете, что говорите, — продолжал он уже мягче, после недолгого молчания, во время которого у него и мелькнула жуткая мысль, приведенная выше. — Какое мы имеем право предполагать, что между ним и этой девушкой что-то было? Дайте-ка мне письмо… Истосковалась… пожалуйста, пожалуйста, напишите… дома нет житья… строгий отец… ваша сиделка… бедная Фанни… и правописание, как вы заметили, просто неприличное. Но боже мой, что тут такого? Просто она, дрянцо этакое, все еще за ним бегает. А ведь она и на квартиру к нему пришла в первый раз, когда он был без памяти, он ее и не узнал. Так сказала Моргану эта, как ее, Фланаган, уборщица. И с ней приходил один старичок, некий мистер Бауз, он потом был так любезен, что приехал за мной в Стилбрук… ох, кстати, я ведь его оставил тогда в кебе, и за проезд не заплатил… очень, очень любезно с его стороны. Нет, тревожиться вам решительно не из чего.

— Вы думаете? Благодарение богу! — вскричала Элен. — Я сейчас же отнесу письмо Артуру и спрошу его. Вон, посмотрите! Он сидит на террасе с мистером Уорингтоном. Они разговаривают с какими-то детишками. Мой мальчик всегда любил детей. Он невинен — слава богу… слава богу! Приду к нему.

Но майор Пенденнис не отпустил ее. Как бы энергично он только что ни обелял Артура, в душе он, по всей вероятности, держался иного взгляда и судил о племяннике по тому, как сам поступил бы на его месте. Если она пойдет к Артуру, подумал майор, и он скажет ей правду, — а он, негодяй, непременно скажет правду, — тогда все пропало. И он сделал еще одну попытку.

— Дорогая моя! — сказал он и, взяв руку Элен, поднес ее к губам. — Ведь сын не посвятил вас в это дело, так подумайте, вправе ли вы вмешиваться? Раз вы считаете его благородным человеком, что дает вам право именно в этом случае сомневаться в его благородстве? Кто его обвиняет? Какой-то анонимный мерзавец, который и улик-то никаких не приводит. Если бы улики были, уж поверьте, родители этой девушки не стали бы молчать. Он не обязан опровергать анонимную клевету, а вы не обязаны ей верить. А уж подозревать его в чем-то дурном только потому, что девица такого звания очутилась у него в квартире и ходила за ним, так, ей-богу, вы с тем же успехом можете предложить ему жениться на этой старой пьянчуге-ирландке, миссис Фланаган!

Вдова рассмеялась сквозь слезы — старый солдат одержал победу.

— Вот-вот, на миссис Фланаган, — повторил он, поглаживая тонкую руку невестки. — Нет. Артур вам ничего не говорил, и вы ничего не знаете. Он ни в чем не виноват — и точка. А какой линии нам теперь держаться? Допустим, он питает к этой девушке нежные чувства… да что вы опять загрустили, это ведь только предположение… и неужели уж молодому человеку и увлечься нельзя?.. Тогда он, как только будет здоров, опять кинется к ней.

— Его нужно увезти домой. Немедленно едем в Фэрокс! — воскликнула вдова.

— Дорогая моя, в вашем Фэроксе он умрет со скуки. Делать ему там нечего, он и будет с утра до вечера думать о ней. Уединенный загородный дом, полное безделье — вот тут-то человек и предается своим мыслям, и маленькое увлечение разгорается в большую страсть. Нет, его нужно занять, развлечь; нужно увезти его за границу. Он никогда не был за границей, только в Париж разок прокатился. Нужно нам попутешествовать. За ним требуется уход, ведь Бальзам говорит, что он был на волосок от смерти (да не пугайтесь вы, это уже позади), значит, и вам придется ехать; и вы, вероятно, захотите взять с собой мисс Белл; а я бы пригласил и Уорингтона. Артур в нем души не чает. Он жить не может без Уорингтона. Род Уорингтонов один из древнейших в Англии, а сам он — один из приятнейших молодых людей, какие мне встречались. Не могу выразить, до чего он мне нравится.