У читателя тоже могут появиться вопросы. Например, почему вдруг ветка пальмы, увиденная поэтом, вызвала у него такое острое переживание, вылившееся в художественной форме? Потому, ответит сам себе компетентный читатель, что речь здесь идет не только о ветке, а о чем-то более важном.

Стихотворение начинается с вопроса: «Скажи мне, ветка Палестины: / Где ты росла, где ты цвела?» На первый взгляд он может показаться странным. Неужели ветка

была украшением холмов или долины? И как это ее листы сплетали? Однако перед нами художественный образ, а здесь иные законы, чем у логики. Образ многозначен: речь идет одновременно о ветке и о пальме, и возникает пока еще неявная мысль о том, что они насильственно разлучены. И конечно, в художественном произведении в словах возникает иной, философский смысл – это уже не только ветка и пальма, это символически обозначенные судьбы людей, любящих, страдающих и гибнущих в разлуке.

Вы читаете 2-ю и 3-ю строфы, и в вашем воображении создается прекрасный образ экзотического мира, роскошные картины знойного Востока. «Восточный стиль» в русской поэзии традиционно связан с демонстрацией мужественности, стойкости характера. Имена собственные, олицетворения и метонимии (например: востока луч вместо «солнечные лучи в жарких восточных землях») помогают создать этот образ.

Затем опять следуют вопросы. Сначала речь идет о возможной счастливой судьбе: «И пальма та жива ль поныне? / Все так же ль манит в летний зной / Она прохожего в пустыне / Широколиственной главой?» Яркая картина могла бы быть воспринята с положительной эмоциональной окраской, если бы предложение не было вопросительным. Для трагического самосознания Лермонтова счастливая судьба кажется невозможной, и возникает второе предположение о горьком конце. И теперь скрытое вначале оказывается явным: с первых строк поэт развивал свою основную тему – одиночества. Ветка, как знакомый вам дубовый листок, оторвана от родного дерева, страдает от одиночества. Но здесь страдает не только ветка, страдает и гибнет в разлуке и пальма тоже. За «судьбами» ветки и пальмы мы видим трагическую судьбу поэта: его вопросы на самом деле обращены к самому себе. Избрав форму обращения «к ветке», Лермонтов, возможно, пытается скрыть внутреннее беспокойство и душевное смятение, не покидающее его чувство опасности.

Пятая строфа – эмоциональная кульминация этой темы. Обратите внимание на словесный ряд с высокой и трагической эмоциональной окраской: в разлуке безотрадной, увяла, дольний прах, жадно, пожелтевшие листы …

Все слова говорят о трагедии, о смерти. Уже слово разлука несет отрицательную эмоцию, а она еще усилена эпитетом безотрадной. Слово прах– славянизм, и потому оно создает высокую окраску и в прямом (устаревшем) значении – «земная пыль», и в другом, тоже высоком значении: «останки умершего».

А ветка тоже увяла? В стихотворении как будто об этом сказано: увяла, как и ты. Но дальнейший текст этому противоречит. Мысль обращается к тому, кто принес ветку в наш край. Его образ тоже окрашен высокой эмоцией. О нем говорит эпитет набожной рукою. И эти слова заставляют по-новому взглянуть на трагедию. Пока поэт видел только «горизонталь» – взаимоотношения любящих, разлуку, несущую гибель, – ситуация была безнадежной. Но есть еще «вертикаль», взгляд на событие в ином свете, встает вопрос о том, почему и зачем страдают разлученные. И тогда судьба ветки предстанет иначе. Ветка – символ веры…

Переходом к новой мысли явился образ паломника. Он также раздваивается: то ли это одинокий страдалец (грустил, след горючих слез), то ли человек, преисполненный глубокой веры, Божьей рати лучший воин, с безоблачным челом, небес достоин. Но явно ответ содержится во втором портрете, не только потому, что он более развернут, но потому, что и ветка тоже оказывается достойной небес (как и ты). И теперь образ поднимается до символа: ветка Палестины – Святыни верный часовой.

Перечитайте две последние строфы – какой замечательной, яркой картиной, полной умиротворения и любви, заканчивается стихотворение! Мы видим золотую икону в киоте за стеклом, горящую перед ней лампаду, крест и осеняющую святыню пальмовую ветвь, охраняющую ее, как верный часовой. Так вот для чего ветка была разлучена с пальмой! Горечь и боль одиночества побеждены верой в Бога, надеждой на спасение, в сердце воцаряется любовь: «Все полно мира и отрады».

Вспоминается стихотворение Лермонтова «Молитва» 1839 года, где поэт говорит о преодолении тяжелого состояния души в молитве: «И верится, и плачется, / И так легко, легко…» Это же ощущение передано в словах: «И счастье я могу постигнуть на земле, / И в небесах я вижу Бога» (стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива…»). И мы вместе с поэтом проникаемся надеждой, ибо мир и отрада поселяются в душе того, кто преодолел страх одиночества, с честью выдержал удары судьбы.

«На светские цепи…»

Произведение опубликовано после смерти Лермонтова. Известно, что оно написано в 1840 году и связано с именем Марии Алексеевне Щербатовой. Поэт открывает свои чувства и мысли, вызванные впечатлением от встречи с этой женщиной. Ей также посвящены стихи «Отчего» и «Молитва» («В минуту жизни трудную…»).

Что нам известно о М. А. Щербатовой? Вот сухая справка комментатора: «Мария Алексеевна Щербатова, урожд. Штерич (ум. 1879), княгиня. Лермонтов был увлечен ею в 1839–1840 гг.» («М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников»).

Вот что рассказали о ней современники.

М. А. Корф (учился вместе с Пушкиным в Лицее, автор воспоминаний):

«Несколько лет тому назад молоденькая и хорошенькая Штеричева, жившая круглою сиротою у своей бабки, вышла замуж за молодого офицера кн. Щербатова, но он, спустя менее года, умер, и молодая вдова осталась одна с сыном, родившимся уже через несколько дней после смерти отца. По прошествии траурного срока она натурально стала являться в свете, и столько же натурально, что нашлись тотчас и претенденты на ее руку и просто молодые люди, за ней ухаживавшие. В числе первых был гусарский офицер Лермонтов, едва ли не лучший из теперешних наших поэтов; в числе последних – сын французского посла Баранта, недавно сюда приехавший для определения в секретари здешней миссии».