Кажется, между ними - ничего общего. Настя Капитонова - девушка из богатой, влиятельной семьи. Арсений Челышев - сирота из провинции. Она - выпускница престижного вуза, он - бывший зэк. Единственное Сенино богатство - рецепт уникального лекарства, которое когда-то изобрел его дед. Говорили, что оно способно поднимать на ноги даже безнадежных больных. Сеня решает проверить - правда это или просто красивая легенда? Но, оказывается, существуют люди, которые совсем не хотят, чтобы дедово лекарство вновь явилось на свет и спасло еще сотни и тысячи жизней. И среди этих людей - его любимая Настя...
(Этот роман - продолжение романа Ф. и С. Литвиновых«Черно-белый танец»)
Пролог
Жить мне осталось недолго.
Может, два-три месяца. Не дольше.
Какая жалость. Как жалко себя! И как не хочется умирать. Всего-то сорок три года.
Считай, и не пожила. И жизнь, мне казалось, только-только начинается…
И еще очень обидно: все в мире останется по-прежнему – только без меня.
И дворник на Большой Бронной будет так же, как сегодня, шуршать по утрам метлой. А потом, ближе к осени, набухнут плоды рябины на любимом дереве на даче. И пожелтеют, а потом опадут листья, и ляжет снег… Только все это будет – без меня, без меня, без меня…
Боже, как не хочется уходить!…
Но приговор подписан. Врачи «Кремлевки» не ошибаются. Или ошибаются – но чрезвычайно редко. К тому же сам академик Блохин подтвердил диагноз. И в ответ на мой прямой вопрос отвел глаза и пробормотал, что, конечно, возможны чудеса и он лично всегда предпочитает верить в счастливый исход – даже если он кажется невероятным, но…
«Мне надо привести в порядок дела, – настойчиво спросила тогда я его. – Так сколько мне осталось? Только не надо врать!»
И он – подтвердил. Он тоже назвал этот срок.
Два-три месяца.
Шестьдесят дней. Или девяносто.
Только и осталось времени: составить завещание. Отдать распоряжения по квартире, даче, машине… Решить, кому достанутся драгоценности, книги, картины…
И еще – хорошенько погулять напоследок. Пройти по всем любимым ресторанам. И пить только любимые напитки. И есть только любимые блюда. И еще хорошо бы: снять мальчика, молодого, красивого, горячего – и провести с ним в постели двое, трое суток… Неделю… Обласкать, обцеловать, одарить подарками… Напоследок… Все – напоследок…
Единственное приятное – и в сем они, эти гребаные врачи, эти коновалы, были единодушны: больно мне не будет. До самого конца – не будет. Просто я стану все сильнее уставать и с каждым днем все больше спать… А потом однажды, в один прекрасный день – наверное, это будет уже осенью, глубокой осенью, – я засну и просто не проснусь…
И еще… Осталось еще одно… То, что мне обязательно надо сделать… То, от чего непременно надо избавиться… Мне надо рассказать все. Наконец-то – рассказать все…
Избавиться от страшных тайн, мучивших меня всю жизнь. Тех тайн, о которых я даже не смела никому заикнуться. Тайн, о которых я старалась забыть, – но забыть не могла.
Рассказать… Поведать… Покаяться…
Но – кому?
Не партсобрание же собирать. Хорошенькая будет повесточка:
«Персональное дело Капитоновой Ирины Егоровны.
И.Е. Капитонова расскажет сегодня собранию о своих смертных грехах…»
И в церковь я тоже не пойду. Я не крещенная. Мне, видите ли, повезло родиться на излете культа личности. И вероятность того, что меня все-таки окрестили, стремится к нулю. Да и не люблю я церковь. И не понимаю в ней ничего. Все это золото, рясы… Камилавки, аналои какие-то… Не понимаю, почему я должна целовать руку жирному бородатому попу!… Сроду я мужчинам не целовала руки. Даже в самый интимный момент…
Но боже мой, как хочется все рассказать!… Неужели моя тайна так и уйдет со мной в могилу?… (Надо же: я до сих пор способна на иронию. На самоиронию. На сарказм…)
Но, если серьезно: как же хочется раскрыть наконец свою тайну. Избавиться от нее. Поведать о ней хоть кому-то. Облегчить душу…
Даже не об одной тайне рассказать – о целой цепочке тайн: одна перетекает в другую и цепляется за третью… Неужели никто не узнает о них? И не оправдает меня – хотя бы после смерти?…
И не скажет: да, она была прохиндейкой и сволочью, но она много и тяжело страдала и много любила и потому заслуживает если не оправдания, то снисхождения?!
Боже мой, как же страшно, неприятно и тяжело уносить с собой – туда, в загробную жизнь (да есть ли она? А вдруг – все же есть?), все накопившиеся в душе тайные тягости!…
Как хочется кому-то обо всем рассказать!…
Красный «Фольксваген Гольф» второй серии с восточногерманскими номерами валялся под насыпью вверх колесами.
Одна из секций дорожной ограды была начисто сметена. На асфальте отпечатался черный змеистый след – от безуспешно тормозивших шин. С шоссе было видно: в кабине рухнувшей под откос машины есть один человек – водитель. Он не шевелился – видимо, потерял сознание.
Из низин медленно, клоками поднимался туман.
Тридцатидвухлетний архитектор Блажей Паник, ехавший в Карловы Вары, растерянно вышел из своей «Шкоды». Странный ступор охватил его при виде потерпевшей аварию машины. Мозг приказывал ему немедленно бежать на помощь пострадавшему – но тело отказывалось, не реагировало на приказ.
На противоположной стороне шоссе остановился грузовичок «Татра», перевозивший в Прагу керамическую плитку.
Его водитель при виде растерянного Блажея на обочине распахнул дверцу и крикнул: