В Ялте Врангель сошел на берег вместе с начальником штаба флота капитаном 1-го ранга Машуковым и обошел суда, беседуя с офицерами и солдатами. Пока шел отход пехоты, конница прикрывала его, а затем, быстро оторвавшись от противника, усиленными переходами отошла к Ялте. Большевики значительно отстали, что давало время закончить погрузку частей вовремя. Всего из Ялты было эвакуировано 14 тысяч человек. В два часа транспорты с войсками и флагманский крейсер с Врангелем на борту пошли на Феодосию. За ними следовал французский адмирал Дюменаль на крейсере «Вальдек Руссо», сопровождавшийся миноносцем. Погрузка частей в Феодосии проходила менее успешно, чем в других городах. Вечером 12 ноября в город прибыл со своим штабом генерал Фостиков, обнаруживший в недоумении, что «вместо пяти пароходов, первоначально мне данных, я имел в распоряжении лишь два — „Дон“ и „Владимир“, так как „Аскольд“ был выделен под раненых и учреждения… К вечеру подошел Кубанский партизанский пеший полк и некоторые части генерала Цыганка… В город беспрерывно прибывали все новые партии чинов и части, которые должны были производить посадку в других пунктах… Я связался по радио с генералом Врангелем, донес ему о катастрофическом положении в Феодосии и о неприбытии двух пароходов… просил его отдать распоряжение генералу Абрамову не задерживать пароходы, предназначенные для кубанцев, у себя… просил генерала Абрамова спешно отправить ко мне пароходы, хотя бы к утру…» [242] . С борта «Генерала Корнилова» Врангель отправил радиотелеграмму в Керчь генералу Абрамову, приказывая во что бы то ни стало дождаться и погрузить прибывающих к нему 1-ю дивизию кубанцев генерала Дейнеги, которые не успели погрузиться в Феодосии из-за недостатка мест на транспорте и отправились посуху, на Керчь. 3 (17) ноября Абрамов отвечал, что погрузка кубанских и терских частей прошла успешно, однако ощущается крайняя перегрузка и некоторые баржи переполнены людьми сверх всякой меры. Капитан 1-го ранга Машуков лично вышел на ледоколе «Гайдамак», отдав приказ прибывшему из Константинополя транспорту «Россия» следовать за ним, в Керчь. Там на них были пересажены все те, кому едва хватало мест на отведенных для погрузки судах. Отбывая из Феодосии, наблюдательный Фостиков отмечал: «Что меня поразило при эвакуации Феодосии, так это наличие там массы танков и тяжелой артиллерии… Это свидетельствует о том, что эти части на фронте не были, — для чего же они существовали и формировались? Почему эти части не были выдвинуты на Перекоп и к Сивашу после военного совета и не упоминались в плане генерала Шатилова? Танки и тяжелая артиллерия были свалены с пристани в море по моему приказу, некоторых чинов этих частей пришлось, в силу необходимости, погрузить…» [243] .

Вечером 30 октября (13 ноября) 1920 года Феодосия озарилась заревом пожаров, организованных прокоммунистическим подпольем с целью дестабилизации обстановки, а наутро 14 ноября пожар полыхал уже в самом порту. Горели вагоны и пакгаузы, между которых лежали ящики со снарядами. Кубанцы Фостикова сбросили ящики в море. Около часа ночи 1 (14) ноября 1920 года большевиками были взорваны артиллерийские склады на окраине Феодосии и в селе Владимировка. Обстановка была крайне нервозная. Прямо на пристани некоторые офицеры стрелялись, другие, кому не хватило места на транспортах, бежали в горы, но были и те, кто, сняв погоны, разбрелись по городу, в надежде пересидеть приход большевиков.

Вскоре на «Адмирале Корнилове» была получена радиограмма Машукова: «Посадка закончена, взяты все до последнего солдата. Для доклада главкому везу генерала Кусонского. Иду на соединение». В 3 часа 40 минут «Гайдамак» возвратился.

В два часа дня французский крейсер «Вальдек-Руссо» произвел 21 выстрел в качестве последнего салюта русскому флагу в водах России и снялся с якоря. «Генерал Корнилов» отвечал. Корабли вышли в море и взяли курс на Босфор. На 126 кораблях из захваченной большевиками России было вывезено 145 693 человека. Из них было более 100 тыс. гражданских беженцев.

…На полуострове, после прихода большевиков, уже в декабре 1920 — январе 1921 года развернулась невероятная по своим масштабам кампания террора по отношению к обывателям и оставшимся чинам Русской Армии, тем, которые по личным мотивам не могли уехать за границу. На совещании московского партийного актива в декабре 1920 года Ленин заявил: «В Крыму сейчас 300 тысяч буржуазии. Это — источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам…» Несмотря на объявленный мир, выезд из Крыма для населявших его граждан был закрыт. Главными палачами Крыма были назначены Председатель крымского ВРК Бела Кун и Секретарь крымского комитета РКП(б) P. C. Землячка, назначенная вершить расправу, на основании ее предыдущего опыта подобного террора во времена, когда во время подавления Донского восстания она состояла в РВС 8-й большевистской армии. Сначала объявление местной власти предлагало всем офицерам, находящимся в Крыму, явиться на перерегистрацию согласно приказу № 4 Крымвоенревкома, подписанному Белой Куном и секретарем Яковлевым, в котором сообщалось: «…Всем офицерам, чиновникам военного времени, солдатам, работникам в Учреждениях Добровольческой армии… явиться для регистрации в трехдневный срок… Не явившиеся будут рассматриваться как шпионы, подлежащие высшей мере наказания по законам военного времени» [244] .

Многие из офицеров, кто полагал, что повторная регистрация — дело сугубо формальное, ибо в Красной армии служило немало мобилизованных офицеров и генералов: «Эти мерзавцы не пошли к нам добровольно, не исполнили своего долга. Старались спрятаться и отсидеться. Но они не посмели ослушаться красной власти и пошли ей служить и служили усердно. Это каиново предательство не спасло их от концентрационных лагерей, тюрем, расстрела» [245] , приходили на пункты, чтобы быть внесенными в списки. В Феодосии, например, «на регистрацию в установленный срок явилось более 4500 человек, их зарегистрировали и… распустили по домам… появилась надежда на то, что большевики выполнят обещания Смилги, Белы Куна и Фрунзе об амнистии сдавшимся и рыцарском отношении к населению, данное 11 ноября» [246] .

Однако совершенно неожиданно вышел новый приказ о перерегистрации. Всех, кто в Феодосии явился добровольно, арестовывали и под конвоем отправляли в Виленские и Крымские казармы, превращенные большевиками в казармы. В них одновременно содержалось до 500 пленных. Утренняя побудка оставшихся в живых начиналась пением «Интернационала» и «политзанятиями». Каждую ночь по команде «Рота! Встать!» комендант казарм будил заключенных, зачитывал списки приговоренных к расстрелу, несчастные отделялись от «личного состава» и отправлялись конвойными командами к месту расстрела. В декабре 1920 года массовые расстрелы проводились прямо во дворе Виленских казарм. Тела убитых сбрасывались в старые генуэзские колодцы. Когда колодцы заполнились, приговоренных выводили за пределы казарм, вели к угольным копям, там заставляли рыть могилы и с наступлением темноты расстреливали.

Лишь единицы приглашенных солдат и офицеров для повторной регистрации в первые дни советской власти в городе усомнились, бежали в горы, к «зеленым». Большая часть крымского офицерства стала жертвой собственной дисциплинированности и доверия к советской власти. Так называемые фильтрационные пункты, где большевиками проводился отбор вероятных кандидатов на расстрел, описан очевидцем этих событий, корнетом Сводно-гвардейского кавалерийского полка А. Эдлербергом: «В глубине большого двора пара сотен людей, и через открытые настежь ворота прибывали все новые… Большинство было явно из низов — солдаты; но осанка, одежда выдавали иногда офицеров, теперь бывших. Время шло, и двор почти заполнился людьми, когда неожиданно раздался резкий свисток: тотчас ворота захлопнулись, из стоявшего поодаль флигеля выбежали несколько десятков красноармейцев с примкнутыми штыками; двери… распахнулись, и с десяток матросов выкатили на широкое крыльцо два „максима“. Громовая команда „Смир-р-но!“ заставила нас привычно вытянуться и замереть. Потом я подумал, что это хитрый способ определить военную выучку, а следовательно, и звание пленных. Так начался отбор „чистых“ и „нечистых“: по приказу мы по двое подходили к новоявленным „авгурам“, которые безапелляционно, лишь взглянув, командовали — налево или направо. Сортировка продолжалась долго. К этому времени прибыла еще из Феодосии рота красноармейцев, окружила „левых“, выстроившихся в колонну по четыре в ряд, и нас погнали обратно к городу…» [247]

Еще до объявления регистрации как уловки для выявления чинов Русской Армии и тыла, расстрелы попавших в плен солдат и офицеров 2-го армейского запасного батальона, тыловых частей 52-го Виленского пехотного полка, чинов Одесских пулеметных курсов, служащих Сырецкого госпиталя Красного Креста, Феодосийского армейского эвакуационного пункта, полевого эвакуационного пункта № 16 начались со входом в Феодосию 9-й стрелковой большевистской дивизии под командованием Н. Куйбышева. После того как красные части заняли Феодосию, был сформирован ВРК Феодосийского уезда, занявший помещение городской гостиницы «Астория». Комиссар 9-й большевистской дивизии М. Лисовский и Председатель ВРК некто Жеребин провели первые показательные расстрелы пленных уже в ночь с 16 на 17 ноября 1920 года, на железнодорожном вокзале города, где находился эшелон с ранеными и выздоравливающими чинами 52-го Виленского полка.