Тихон (отдает Борцову шапку). И даром не надо. Навоз.

Борцов. Не нравится? В таком случае дай в долг! Буду обратно идти из города, занесу тебе твой пятак! Подавись тогда этим пятаком! Подавись! Пусть он у тебя поперек горла станет! (Кашляет.) Ненавижу!

Тихон (стуча кулаком, о прилавок). Чего пристал? Какой-такой ты человек? Что за жулик? Зачем пришел?

Борцов. Выпить хочу! Не я хочу, болезнь моя хочет! Пойми!

Тихон. Не выводи меня из моего терпения! Живо в степи будешь!

Борцов. Что же мне делать? (Отходит от прилавка.) Что же делать? (Задумывается.)

Ефимовна. Это тебя нечистый мутит. Ты плюнь, барин. Он тебе, окаянный, шепчет: выпей! выпей! А ты ему: не выпью! не выпью! Отстанет!

Федя. В башке-то, небось — тру-ту-ту-ту… Животы подвело! (Хохочет.) Блажной ты, ваше благородие! Ложись-ка спи! Нечего пугалом посередь кабака торчать! Не огород нашел!

Борцов (со злобой). Молчи! Тебя не спрашивают, осел!

Федя. Ты говори, говори, да не заговаривайся! Видали мы таких! Много вас таких здесь по большой дороге шатается! В отношении осла, как звездану тебя по уху, так взвоешь пуще ветра. Сам осел! Дрянь!

Пауза.

Сволочь!

Назаровна. Старец, может, молитву творит и душу богу отдает, а они, нечестивцы, друг дружку задирают да слова разные… Срамники!

Федя. А ты, кочерыжка, коли в кабак попала, не хныкай! В кабаке и кабацкий обычай.

Борцов. Как же мне быть? Что делать? Как мне дать ему понять? Какое же еще нужно красноречие? (Тихону.) Кровь запеклась в груди! Дядя Тихон! (Плачет.) Дядя Тихон!

Савва (стонет). Стреляет в ногу, словно пулей огненной… Богомолочка, матушка!

Ефимовна. Что, батюшка?

Савва. Кто это плачет?

Ефимовна. Барин.

Савва. Попроси барина, пущай и за меня слезу прольет, чтоб довелось в Вологде помереть. Слезная молитва угодней.

Борцов. Не молюсь я, дед! Не слезы это! Сок! Сдавило мою душу и сок течет. (Садится у ног Саввы.) Сок! Впрочем, не понять вам! Не понять, дед, твоему темному разуму. Темные вы люди!

Савва. Где ж светлых-то взять?

Борцов. Есть, дед, светлые… Они бы поняли!

Савва. Есть, есть, родимый… Святые светлые были… Они всякое горе понимали… Ты им и не говори, а они поймут… В глаза тебе взглянут — поймут… И такое тебе утешение после их понятия, словно и горя не было — рукой снимет!

Федя. А ты нешто видал святых?

Савва. Случалось, паренек… На земле всякого народу много. Есть и грешники, есть и божьи слуги.

Борцов. Ничего не понимаю… (Быстро поднимается.) Разговоры нужно понимать, а разве у меня теперь есть разум? У меня есть инстинкт, жажда! (Быстро подходит к прилавку.) Тихон, возьми пальто! Понимаешь? (Хочет снять пальто.) Пальто…

Тихон. А под пальтом что? (Смотрит Борцову под пальто.) Голое тело? Не снимай, не возьму… Не стану я брать греха на душу.

Входит Мерик.

Те же и Мерик.

Борцов. Хорошо, я грех беру на себя! Согласен?

Мерик (молча снимает сермягу и остается в поддевке. За поясом топор). Кому холодно, а медведю да не помнящему родства всегда жарко. Взопрел! (Кладет на пол топор и снимает поддевку.) Покеда из грязи ногу вытащишь, так с тебя ведро пота стечет. Одну ногу вытащил, а другая вязнет.

Ефимовна. Это так… Родненький, дождик не меньше?

Мерик (поглядев на Ефимовну). С бабами не рассуждаю.

Пауза.

Борцов (Тихону). На себя грех беру! Да ты слышишь или нет?

Тихон. И слышать не желаю, отстань!

Мерик. Темень, словно кто дегтем небо вымазал. Носа не видать. А дождь в рожу бьет, что твоя пурга… (Берет в охапку одежу и топор.)