— Как же это, родимый, — никак ты сюда хочешь пчельник свой перенести?

— Точно, Михей Савостьяныч, — отвечал Трифон: — барин позволил…

— Эко дело! — продолжал Михей, — оно, пожалуй, и неладно будет…

— А что так?

— Да как же!.. Либо моя пчела станет забиждать твою, либо твоя мою… Ведь, вкруг Петрова дня, будут все летать в липовую рощу…

— Э, дядя Михей, ничего это, — ну, там разберемся как-нибудь.

— А нет, Трифон Афанасьич!.. Нам бы лучше по-божьи… Ты уж лучше оставь это дело…

— Как бы не так! — возразил грубо Трифон, — барин мне позволил, — так тому и быть!.. Благо, позволил!..

Михей Савостьянов ничего не сказал больше и ушел домой закручинившись, а Трифон в ту же осень состроил себе такой пчельник, что любо было посмотреть.

Теперь у Трифона было свободных сотни три-четыре рублей ассигнациями, вот он и порешил: прикупить у соседних пчеловодов еще колодок под тридцать и к весне выставить пчельник, почти равный Михееву. Так он и сделал. Весною на его новом пчельнике деревья так хорошо принялись, что ни одно не погибло и все оделись богатой листвою Трифон выставил колодок под шестьдесят.

Между тем у Михея Савостьянова дела шли плоховато. Прохворал он чуть не во всю зиму. Не было у него людей таких знающих и разумных, которые, постоянным уходом за пчелами в омшанике, сохранили бы их в хорошем положении и подготовили бы им благополучное появление на свет божий весною. Много потерял Михей по причине своей болезни. Весною он мог выставить ульев лишь около сорока. Это обстоятельство восхищало Трифона; недобрая радость особенно обуяла его, когда он подметил, что его пчела гораздо сильнее пчелы Михеевой. На его пчельнике шум пчелиный был густ, ровен и громок; он отзывался такою здоровою, сильною жизнью, а на Михеевом пчельнике пчела гудела жиденьким голоском, прерывисто, как-то вразбивку.

По нескольку раз на дню навещал Трифон пчельник соседа, который встречал его с явной неохотою, а сам к нему ни за чем не заходил; и всегда при этих посещениях сердце Трифона переполнялось гордым торжеством.

«Наша взяла! — рассуждал он сам с собою, — изловчился я сразу, — ан дело и выгорело. Право слово, можно будет откупиться!.. А Михеев-то пчельник так и тает, так и тает, — и роятся плохо, и берут — не берут… Пожалуй, и прогорит он скорехонько. Оно бы и жаль, — да ведь был его черед, был да и сплыл… Ну, и плох он пчелинец-то…»

Раз как-то пришел и Михей на Трифонов пчельник.

— Здорово, дядя Михей, — сказал ему весело Трифон, — ну, вот и ты ко мне зашел… Все ли подобру-поздорову?

— Слава те господи! бог грехам терпит, — отвечал Михей: — а я к тебе, Трифон Афанасьич… По-суседски…

— А милости просим… Право слово, рад тебе. Вот погляди-ко на пчельничек мой… Ну что?.. живет?..

— Пчельник твой — оченно хорош… Только уж тово… Пчела-то твоя больно озорная…

— Вишь ты!.. А почему так?

— Я затем и пришел к тебе, Трифон Афанасьич… Ты уж бога побойся!.. Надо бы нам жить по-суседски, по-божьи…

— А как бы это по-суседски да по-божьи? — возразил, уже довольно сердито Трифон: — я-то как же живу?.. Знамо, никого не обижаю — и тебя тоже; ну, чем таким тебя изобидел?

— Нету, родимый, — отвечал Михей: — больно ты меня зобидел… Вспомни-ка… Помог я тебе дело начать, — право слово, по душе помог… А ты теперича что со мною сделал… Озорною пчелой мою пчелу забиваешь!.. Что ж, Трифон Афанасьич, ведь не по-божьи…

— Да я-то чем причинен?.. Неча греха таить: пчела, вишь, у тебя больно слабосильная…

— А то рассуди: ноне моя пчела слабосильна, а на лето, пожалуй, и твоя ослабеет… Ведь она урочлива… Ну, что хорошего, как мы друг друга поедом будем есть?.. Ты уж, родимый, поправь дело…

— Как это поправить?..

— Дело немудреное… Захоти только… А вот возьми да перенеси пчелу свою на старое место.

— И думать не моги!

— Трифон Афанасьич! в честь прошу… За что меня, старика, обижать будешь?.. Я ведь тебя ничем не изобидел…

— Сказано — и думать не моги! — возразил с ожесточением Трифон: — ничего не сделаю, — вот те Христос!.. Вишь ты!..

— Ну, бог с тобою! — отвечал печально Михей: — только господь накажет тебя! На чужом добре не раздобудешься — помяни мое слово…

— Проваливай!.. Проваливай!..

И Михей ушел. На другой же день стал он приискивать, куда бы перебраться со своего любимого пчельника. Скоро он нашел местечко у дьячка приходской своей церкви, который за пару целковых дозволил Михею поставить пчел в его садике до тех пор, пока повезет он их на гречиху. Прискорбно было Михею покидать свой приютный, укромный уголок, этот пчельник, в котором лет пятнадцать сряду трудился он честно. Но невольно сгрустнулось и Трифону, когда он увидал, что Михей не на шутку задумал оставить «обсиженное» место, что он покидает свой пчельник через него именно. Совесть заговорила в Трифоне. Он не вытерпел, пошел к соседу и стал уговаривать его остаться.