— Эх, — вздохнул молодой, — не то что на овес, на сено не заработаешь. Надо закрывать эту лавочку.

— Ну, продашь, коня, дрожки. Проешь деньги, а потом что? Куда денешься?

— На биржу труда пойду. В очередь безработных стану. Говорят, теперь долго не стоят.

— Скоро «Металлист» пустят на всю мощность, — сказал Антон. — И меня уже зовут вернуться к станку. Им нужны специалисты.

— А я уже никуда не пойду, — вздохнул старый извозчик. — Всю жизнь просидел на козлах, на них и помру, если бог даст легкую смерть.

На старом извозчике был колпак, который он не снимал ни зимой, ни летом. Седая борода его была аккуратно подстрижена. Он приблизился к Антону и хитро спросил:

— А ты знаешь, почему те пассажиры выбрали твоего коня?

— Откуда мне знать?

— А я смекнул. Тот же, что повыше, с черными бровями, сын графа. Имение его верст двадцать отсюда было. Возил я графа. Кучером у него одно время работал. А это сын его, чернобровый Григорий. Приезжал к отцу из Петербурга. Я за ним на станцию ездил. Только виски у него не были тогда седыми.

Если бы он меня узнал, мой бы был пассажир.

— Ну, а почему он выбрал моего коня?

— Вот в том-то и загвоздка. В имении графа была пара таких пестрых. Сынок любил на них ездить.

— Так он, может, к отцу приезжал? — сказал Антон, не подумав.

— К какому отцу? Граф помер еще до революции, а землю в революцию крестьяне поделили и имение под школу забрали. Разве что взглянуть хотел на родной угол. Где человек не слоняется, а к своему гнезду тянет.

Прибыл еще один поезд. Снова двоим повезло. До Антона очередь не дошла. В окно ресторана он видел, что его знакомые пассажиры уже выпивали. С ними сидел еще один человек с черной бородкой. Захотелось и Антону промочить горло. Было и чем закусить. Жена что-то завернула ему в дорогу.

Заморосил дождь. Антон слез с козел, постоял минуту и пошел в магазин.

Вернулся он с покупками. Спрятал их под сиденье, а оттуда вынул женин узелок. Сел на пассажирское сиденье и откупорил бутылку.

Антон пил редко, берег каждую копейку.

Приятное тепло разлилось по всему телу. И мысли пошли приятные: вернется к своему станку, продаст дрожки и Пестрого, купит одежонки, чтоб дети ходили в школу. Правда, жаль Пестрого. Весь дом, да что — дом, вся улица его любила. Потом Антон начал думать о жене. Он представил себе, как сегодня приедет домой. Жена сразу узнает, что он выпил, и рассердится, а он, усмехаясь в ус, скажет:

«Матулечка, я же тебе конфетку привез», — и положит на стол конфеты, деньги, и жена смягчится.

Поезда приходили и отходили, а к извозчикам редко кто подходил. А те, что и подходили, спросив цену, качали головами и тащили свои узлы и чемоданы к трамваю.

— Овес же дорогой, — говорили извозчики, но это мало помогало.

«Пора уже ехать, — решил Антон. — В театре скоро кончится представление. Заберу мальчишек — и домой».

Антон влез на козлы. Взял вожжи.

— Ну, Пестрый…

— Домой? — спросил старый извозчик.

— А чего стоять.

— Тебе хорошо, — сказал молодой извозчик.

С вокзальной площади Антон выехал на Вокзальную улицу. Четырех- и трехэтажные дома на ней стояли один к одному. Улица была узкая, но она и еще Замковая были самыми любимыми улицами в городе. Тут допоздна гуляла молодежь.

Из кинотеатра «Художественный» выходила публика с последнего сеанса. На извозчика никто не обращал внимания.

С Канатной улицы быстрым шагом вышел мужчина в черном плаще и свернул в сторону вокзала, но, заметив извозчика, крикнул:

— Эй, свободный? Антон остановил коня.

— Куда вам?

— На Оршанское шоссе…

Антону не понравился пассажир, и он нарочно заломил большую цену, чтоб пассажир отказался.

— Вези, — согласился тот сразу и вскочил на дрожки.

Пришлось везти.

«Ладно, — подумал Антон, — отвезу его и еще успею вернуться, хоть на трамвайной остановке на Покровской встречу своих театралов».

— Но, милый! — рванул вожжи Антон. Пестрый быстро побежал, цокая подковами по мостовой.