И все утихомирились.

Но тут, разбуженный шумом, заплакал самый маленький, спавший на руках у бабки Иваницы. Бабка стала укачивать его на руках, приговаривая:

— Спи, внучек, спи, а то турки придут и тебя заберут! Марко нахмурился.

— Ну, будет, — проговорил он, — довольно пугать детей турками! Чего доброго, трусами вырастут.

— Уж как умею, — возразила бабка Иваница. — Нас тоже турками пугали… да и как не пугать, разрази их господь! Семьдесят лет живу на свете, а, видать, до могилы покоя не найду: не дожить мне до счастливого времечка!

— Бабушка, когда я вырасту большой, — и брат Васил к брат Георги тоже, — мы возьмем нашу саблю и перерубим всех турок! — крикнул Петарчо.

— Оставьте хоть одного, внучек! Жена Марко вышла из дома во двор.

— Как Асен? — спросил ее Марко.

— Уснул; жар у него спал, — ответила она.

— И зачем только он смотрел на такие страсти?! — сокрушенно проговорила бабка Иваница. — Вот теперь захворал.

Марко слегка нахмурил брови, но не отозвался ни словом. Надо сказать, что в тот день с поля на церковный двор привезли обезглавленный труп сына Генчо — маляра, и маленького Асена, который увидел это из окон школы, затрясла лихорадка. Марко, спеша переменить разговор, обратился к детям:

— Ну, теперь сидите спокойно, послушаем, что нам расскажет ваш старший брат… Потом все вместе споете песенку. Васил, чему вас нынче учили в школе?

— Всеобщей истории.

— Так; и что же вам рассказывали из истории?

— О войне за испанское наследство.

— Это насчет гишпанцев, что ли? А ну их, они нам ни к чему… Расскажи что-нибудь о России.

— Что рассказать? — спросил мальчик.

— Например, об Иване Грозном, о Бонапарте, как он поджег Москву…

Не успел Марко договорить, как в темном углу двора что-то обрушилось, и с кровли каменной ограды посыпались черепицы. Куры и цыплята испуганно раскудахтались и, растопырив крылья, забегали по двору. Служанка, которая снимала рубашки, развешанные на веревке, закричала не своим голосом:

— Разбойники! Разбойники!

Поднялся переполох. Женщины спрятались в доме, детей и след простыл, а Марко, мужчина неробкого десятка, окинул взглядом темный угол, из которого донесся шум, и бросился в дом. Немного погодя он выбежал из другой двери, той, что была поближе к конюшне. В руках он держал два пистолета.

Все эти действия, столь же решительные, сколь и неблагоразумные, были совершены так быстро, что жена Марко не успела опомниться и удержать мужа. И лишь когда он выскочил на порог, из дома донесся ее перепуганный голос, которому вторил отчаянный лай собаки, в страхе удравшей к ручью.

В темпом углу между курятником и конюшней действительно стоял какой-то человек; но в густом мраке рассмотреть что-нибудь было трудно, тем более что Марко быстро перебежал из освещенной фонарем половины двора в темную.

Марко на цыпочках вошел в конюшню, похлопал по крупу коня, чтобы тот не пугался шума, потом посмотрел в окно, забранное деревянной решеткой. То ли глаза его привыкли к темноте, то ли ему просто показалось, но теперь он был убежден, что в углу двора, у окошка, недвижно стоит человек.

Пригнувшись, Марко прицелился и громко крикнул:

— Давранма! [9]

Несколько секунд он ждал ответа, не снимая пальца с курка.

— Дядя Марко, — послышался шепот.

— Кто тут? — спросил Марко по-болгарски.

— Дядюшка Марко, не бойтесь, я свой!

И неизвестный подошел к самому окошку. Марко отчетливо увидел его темный силуэт.

— Кто ты? — настороженно и подозрительно спросил он, опустив пистолет.

— Иван, сын деда Манола Кралича из Видина.

— Не узнаю тебя… Что ты здесь делаешь?

— Я все тебе расскажу, дядюшка Марко, — ответил пришелец глухо.

— Никак тебя не разгляжу… Откуда ты?

— Издалека, дядюшка Марко… Потом расскажу.

— Откуда — издалека?

— Из очень далекого места, — едва слышно прошептал ночной гость.

— Откуда?

— Из Диарбекира. [10]

Это слово, как вспышка молнии, осветило все в памяти Марко. Он вспомнил, что у деда Манола сын заточен в крепости Диарбекир. Дед Манол был его старым товарищем по торговым и другим, более важным делам.

Марко вышел на темный двор и, подойдя к ночному гостю, схватил его за руку и через конюшню провел на сеновал.