— У меня? Избави бог!

— Да, у Бойчо тоже не было… — проговорил доктор.

— Будь у меня диплом, и я сделался бы таким же ослом, как они… Да вот взять хотя бы тебя: получи ты диплом врача в каком-нибудь медицинском учебном заведении, не в албанских: горах, ты думал бы о гонорарах, а не о восстании…

Студент вошел в коридор, и его шаги послышались у самой двери в комнату Соколова. Бырзобегунек вскочил, накинул на шею перевязь и просунул в нее руку.

— Чуть было не забыл: дай мне хинина для Каблешкова, — проговорил он.

Не успел доктор дать ему порошки, как в дверь постучали. — Войдите! — крикнул Соколов.

Вошел Кандов. Учтиво поклонившись ему, Ярослав Бырзобегунек вышел. Студент даже не заметил его, так он был поглощен своими мыслями.

Кандов носил хорошо сшитый, но уже потертый темно-зеленый пиджак и такого же цвета брюки, довольно узкие и плотно облегающие бедра. Высокий красный фес не шел к его смуглому лицу, сосредоточенному, отмеченному печатью какой-то тоски, омрачавшей его мечтательный взгляд. Этот юноша, очевидно, таил в душе какие-то неотвязные думы и неизбывные горести, которыми не мог делиться с другими людьми. С некоторых пор он жил отшельником.

По приглашению доктора он сел на единственный стул в комнате. Сам хозяин, немало удивленный этим неожиданным посещением, сел на кровать.

— Как ваше здоровье, господин Кандов? — спросил Соколов, полагая, что студент занемог, и пристально всматриваясь в его плохо выбритое, осунувшееся лицо.

— Слава богу, ничего, — коротко и почти машинально ответил Кандов.

Взгляд его внезапно оживился; по-видимому, его привела сюда не болезнь, а какая-то другая причина, и немаловажная.

— Рад за вас. Заметно, что вы совсем поправились.

— Да, я поправился, чувствую себя хорошо.

— Значит, опять поедете в Россию?

— Нет, не поеду.

— Совсем?

— Я остаюсь здесь навсегда, — проговорил Кандов сухо.

Доктор бросил на него недоумевающий и почти иронический взгляд, говоривший: «Почему же ты не едешь, братец, к своим философам? Тут у нас кругом все горит, и тебе здесь делать нечего».

Наступило короткое молчание.

— Может быть, собираетесь поступить в учителя? — осведомился доктор с презрительным участием.

Кандов немного покраснел и вместо ответа спросил резким тоном:

— Господин Соколов, когда будет заседание комитета? Этот дерзкий вопрос удивил доктора.

— Какого комитета? — спросил он, делая вид, что ничего не понимает.

Кандов покраснел гуще и проговорил с трудом:

— Вашего комитета. Не скрывайте, я все знаю… и кто входит в состав этого комитета, и где он заседает… Все знают, и не надо скрывать от меня…

— Странно, что вы знаете такие вещи, которыми совершенно не интересуетесь… Но пусть будет так… Что же вы хотите этим сказать? — спросил доктор, пристально и вызывающе глядя на студента.

— Я вас спрашиваю: скоро ли будет заседание комитета? — повторил Кандов решительно.

— Сегодня вечером, сударь! — ответил доктор тем же тоном.

— Вы его председатель, не так ли?

— Да!

— Я пришел просить вас об одном одолжении. — О каком?

— Я прошу вас предложить меня в члены комитета. Голос студента дрожал от волнения.

Доктор был поражен; неожиданная просьба Кандова застала его врасплох.

— Почему вы этого желаете, Кандов?

— Просто как болгарин… Я тоже хочу работать. Соколов вскочил.

— Дай, братец, руку! — И, крепко обняв студента, Соколов горячо поцеловал его. — С радостью примем вас, господин Кандов, с большой радостью, — говорил он. — Мы все будем рады видеть вас в своем кругу… Грешно, когда такие люди, как вы, остаются в стороне… Наша борьба будет великой борьбой. Нас призывает отечество… Все, все должны откликнуться на его зов… Честь и слава тебе, Кандов! Вот удивятся друзья, когда я им расскажу!.. Дай, братец, руку!

— Спасибо, доктор, — поблагодарил его студент, тронутый до глубины души. — Вы увидите, что Кандов не будет лишним.

— Знаю, знаю!.. Но почему ты отказался, когда тебе предлагал Огнянов?.. Так его жаль, прямо сердце разрывается… Несчастный мой Бойчо! Лучше бы мне умереть, а ему жить, воодушевляя народ своим словом и примером!.. Ты знаешь, Кандов, это был настоящий герой, человек великой души! За его кровь мы отомстим страшной местью… За одного — сотню! Матери этих варваров зальются слезами!