К вечеру следующего дня отряд подошел к своей цели — станице Александрийской. Морские офицеры разыскали станичного атамана, немедленно распорядившегося разместить офицеров по хатам. Зажиточность и довольство казачьего населения поражали привыкших к аскетическому существованию морских офицеров, и люди провели незабываемые дни после долгого перехода в домах, которых не затронула Гражданская война. В тех небольших, но добротно сделанных хатах углы были сплошь заставлены образами старинного письма, перед которыми горела лампада и где даже находились изображения государя Николая II в нескольких видах. Атаман предупредил, что сами казаки станицы, которым по случаю пасхальных праздников полагалось пьянствовать, были не очень спокойны — «лучше с ними особенно не связываться: в душу каждому не влезешь, а времена лихие и настоящей власти как будто нет».

На следующее утро, распростившись с атаманом, отряд тронулся дальше, получив на дорогу напутственные указания и казака-проводника. Предложенная за ночлег плата была казаками решительно отвергнута.

Добравшись до Петровска, морские добровольцы сделали много ценных наблюдений. Ими было отмечено, что многие русские офицеры, спасаясь от зверств большевиков, скитаясь по Кавказу и чувствуя себя обреченными на голодную смерть, нашли свое спасение и обрели сносное положение и заработок, поступив на военную службу к британцам, чьи корабли уже основательно обосновались на Каспии. Винить этих людей, конечно, было нельзя: ведь британцы еще числились союзниками русских, и лишенные возможности присоединиться к Добровольческой армии, эти нередко прекрасно образованные и достойные офицеры считали, что продолжают русскую борьбу, служа в рядах союзных армий.

Таким же образом некоторые попали и к британцам, все чаще появлявшимся в Закаспийском районе. Видя доминирование союзников, не особенно радовавшихся прибытию русских морских офицеров, некоторые из них впадали в полное уныние, и даже растерянность, которые долго еще царили в среде русского офицерства. О плавании и о каких-нибудь военных действиях, по словам моряков, давно находившихся в Петровске, не могло быть пока и речи. Все было занято англичанами, которые одновременно с эскадрой привезли сюда и значительный десант, состоящий из колониальных войск. Эти вооруженные силы чувствовали себя в городе завоевателями, по городу ходили их патрули, повсюду были расставлены их караулы, ими же занято несколько лучших городских зданий. Матросы с британской эскадры в свободное от вахт время бесчинствовали и пьянствовали. Набранные, по-видимому, далеко не из первосортного элемента, они даже продавали на Петровском базаре казенное имущество флота Его Величества, и британское командование не торопилось принимать меры для прекращения этого безобразия. Все было бы понятно, если бы в городе не было никаких русских войск, однако вместе с союзным десантом в городе квартировал и пробившийся с остатками Закавказской армии престарелый и заслуженный генерал Пржевальский, в чьем распоряжении сохранились русские бронеавтомобили и даже несколько орудий. Ему подчинялось некоторое количество терских казаков и значительное количество сухопутных офицеров.

Дисциплина частей Пржевальского оставляла желать много лучшего. Капитан 1-го ранга Пышнов явился к генералу, объяснил цель своего прибытия, но никакого определенного приказа от него не получил. Единственным распоряжением Пржевальского морским офицерам было нести караулы в общей очереди с сухопутными войсками для охранения военного имущества. В городе пышным цветом цвела антирусская агитация, исходившая не то со стороны большевиков, не то со стороны горцев, успешно мутящих все разноплеменное и разноязычное местное нерусское население.

Вскоре в штабе Пржевальского было получено известие о том, что значительные части горцев намереваются спуститься с гор и ночью захватить город. Появились признаки панических настроений. Морские офицеры решили проверить эти слухи. Сформировав небольшую часть, около полуроты, они решили выйти за город и продвинуться в горы с целью произвести разведку. Там их встретила британская рота сипаев, и командовавший ею английский офицер предложил русским морякам немедленно вернуться в город, так как его охрану взяли на себя британские части. В случае неисполнения его распоряжений морским отрядом он угрожал открыть огонь. Не имея никаких указаний, как вести себя с британцами, отряд несолоно хлебавши повернулся вспять. Среди прибывших морских офицеров появились признаки разочарования и апатии и, как следствие того, беспробудное пьянство по ночам.

Положение казалось совершенно безнадежным. Обе русские канонерки «Карс» и «Ардаган», находившиеся в порту, нуждались в продолжительном ремонте, а оба миноносца стояли разоруженными британцами и в таком состоянии никуда не годились. Не в лучшем виде были и посыльные суда «Часовой», «Страж», «Асхабад» и несколько других. Кроме того, вследствие царившей в городе неразберихи корабли было некем укомплектовать. Приступить к их ремонту представлялось невозможным без сильной и надежной охраны судов и мастеровых, а все сколько-нибудь пригодные к плаванию коммерческие суда находились под неусыпным контролем британцев. В самом же городе переплелись в неразрешимый узел взаимоотношения татар, армян, грузин, а также каких-то итальянских военных частей. Русских как будто никогда и не было.

Из всего этого выходило, что воссоздание морской базы в Баку могло начаться лишь после того, как Русская армия в лице ее морских представителей сколько-нибудь окрепнет в Петровске. Русским морским офицерам-добровольцам оставалось только рассчитывать на самих себя и создавать что-нибудь лишь из того, что имелось на месте, под рукой. Паруса и такелаж судов были довольно исправны. Компасные картушки были самого примитивного устройства: вырезаны из картона и надеты на булавку. Ночью они освещались свечой в фонаре. Лагов тоже не полагалось, а лоты заменялись длинными футштоками, которыми в случае надобности и нащупывалось дно. Единственной общей картой Каспийского моря располагал лишь сам капитан флотилии. Любопытно, но лучшими навигационными инструментами в Каспийской флотилии были носы и глаза рыбаков из числа команд шхун, с детства плававших в этих водах.

Появились первые перебежчики — главным образом мастеровые обширных астраханских судостроительных мастерских. Многие из них поступили на службу к белым и оказались очень полезны. Они утверждали, что население Астрахани ждет белых как освободителей, что в городе начинаются голод и болезни и что они уполномочены своими товарищами сообщить: как только войска ВСЮР придут в Астрахань, рабочие будут ремонтировать их суда безвозмездно, лишь бы им давали хлеб, который в данное время был на исходе. Вместо него люди в Астрахани откапывали какие-то корни, перетирали их с молоком и потом пекли лепешки. Это кушанье называлось «чилим».