С проворством ящерицы она взобралась на стену, чтобы осмотреть виллу полностью. На крыше, возле одного из окон, лежал окровавленный серебряный нож. Такое оружие носят с собой только самые наивные охотники на вампиров.

И все же «женщина в белом» поняла, что ее хозяйка в опасности. Надо бежать из Марселя сегодня же вечером. Она стремглав понеслась обратно в дом.

Сьюард догадывался, что теперь Батори и ее дьяволицы не задержатся в Марселе. Несомненно, скоро они уже будут на пути в Париж — а путешествуя по воздуху, мертвые скачут быстро. [9] Но благодаря вовремя замеченной афише у него вновь появилось преимущество. Ему известны их планы. Завтра вечером графиня Батори и ее спутницы будут в театре.

Он позволил себе мрачную улыбку. Вот там-то и состоится битва.

— Исчезни, бес, явись в ином обличье, [10] — продекламировал молодой человек в котелке, призывно вскинув руки; голос его, несмотря на звучащую в нем решительность, чуть дрожал. — Вот чар моих таинственная власть! Ты, Фауст, маг, венчанный лавром маг, Которому сам Мефистофель служит! Quin regis Mephistophilis fratris imagine. [11]

Шипение. Клубы дыма. Вдруг, словно из ниоткуда, в воздух взметнулось пламя. Одновременно вспыхнула пропитанная нитроцеллюлозой бумага, заранее развешанная по газовым фонарям, отчего шума стало еще больше. Небольшая толпа, собравшаяся в Люксембургском саду, в один голос ахнула.

Квинси Харкер, успевший повернуться к аудитории спиной, по праву мог гордиться своей изобретательностью. Лукаво улыбаясь, он отшвырнул котелок, приклеил бутафорскую козлиную бородку, надвинул на лоб колпак, набросил на плечи накидку и ловким движением, многажды отрепетированным и почти неразрывным, вскочил на край фонтана Медичи и провернулся на каблуках. Лучших декораций для «Фауста», разыгранного одним актером, и не придумаешь: Медичи, одна из самых влиятельных флорентийских семей, покровительствовали передовому искусству и, согласно распространенному слуху, были в сговоре с самим дьяволом. На этой импровизированной сцене Квинси чувствовал себя как рыба в воде, наслаждаясь не только успехом представления, но и собственной находчивостью.

То, чем он сейчас занимался, имело название шапографии: смена головного убора соответствовала смене персонажа. То был широко известный, но малораспространенный артистический прием — поскольку требовался очень высокий уровень исполнительского мастерства, практиковали его лишь самые талантливые актеры… а также чересчур самонадеянные.

Встав так, чтобы тень от фигур на фонтане усиливала зловещий эффект, Квинси распахнул плащ, принял угрожающую позу и низким, сатанинским голосом прорычал:

— Что хочешь ты, чтоб совершил я, Фауст?

Квинси выдержал паузу, давая публике время на аплодисменты. Однако тех не последовало. Подняв глаза, юноша с удивлением увидел, что внимание аудитории обращено не на него. Похоже, в северном конце парка происходило что-то интересное. Нет, он не позволит какой-то там минутной помехе нарушить его сосредоточенность! Квинси знал, что эта задача по силам его таланту. То же представление ему уже приходилось разыгрывать в Лондонском ипподроме, [12] и оно имело такой успех, что ему удалось закрепить за собой «теплое местечко» в программе, прямо перед основным номером — выступлением Чарльза Чаплина, мастера эксцентрической комедии. По слухам, тот собирался покинуть Англию, чтобы попытать счастья в Америке, и Квинси уже рассчитывал заполучить место самого Чаплина. Однако властный отец Квинси, Джонатан Харкер, сокрушил эту мечту, подкупив управляющего театром, а затем переправив сына в Париж, в тюрьму без решеток на окнах, звалась которая Сорбонной, — изучать право.

Тут юношу охватила паника, потому что его и без того скудная аудитория начала перемещаться в северном направлении, где не утихала какая-то суета. Проверив, не помялась ли фальшивая эспаньолка, Квинси в отчаянии бросился вниз по ступеням фонтана, скороговоркой выкрикивая один из монологов Мефистофеля:

— Я лишь слуга смиренный Люцифера и не могу прислуживать тебе; пока на то приказа нет владыки, мы ничего не можем совершить.

На мгновение показалось, что мощь его дарования все-таки удержит публику, но все надежды пошли прахом, когда Мефистофель поскользнулся на мокрых каменных ступеньках и со всего маху грохнулся. Последовал взрыв смеха, и толпа окончательно рассеялась.

Квинси в сердцах ударил кулаком по земле и сорвал бородку, для исключения порадовавшись, что настоящей мужской растительности под ней не было — в его-то двадцать пять лет. Только тут он заметил, что над ним все еще смеются, — и увидел знакомую ухмылку на лице Брейтувейта Лоури, омерзительного ничтожества, с которым ему приходилось делить жилье в Сорбонне. Что он здесь делает? Раньше этот болван не проявлял интереса к искусству.

Брейтувейт созерцал поверх очков немногочисленные монетки, которые публика разбросала по мостовой.

— Совсем с ума сошел. Да ты хоть знаешь, сколько получает за день обычный клерк?

— Плевать я хотел на деньги.

— Это потому, что у тебя с самого рождения была подстраховка и опора в виде наследства. А я потомок йоркширских рыбаков. Мне свое состояние надо зарабатывать.

Если б Брейтувейт знал, от чего Квинси пришлось отказаться, чтобы сохранить финансовую поддержку семьи!..

— Чего тебе надо? — спросил Квинси, собирая выручку.

— Для тебя есть почта. Очередное письмо от твоего отца, — с ядовитой радостью на лице произнес Брейтувейт. Подлец обожал смотреть, как Квинси нервничает, получая письменные нагоняи от отца.