Поэт Публий Овидий Назон, ко всеобщему удивлению, попал в число обвиняемых в Юлином развратном поведении. То, что Овидий с ней прелюбодействовал, прямо не утверждалось, все-таки поэту шел уже шестой десяток, но он был обвинен Августом в том, что его любовная лирика, полная фривольностей, и особенно — «Наука любви», оказали на Юлию Младшую разрушительное воздействие. Изумленный и убитый горем Овидий навсегда уехал из Рима по эдикту самого Августа, а «Науку любви» изымали из всех библиотек и частных собраний, сваливали в кучи и сжигали. Пришлось потрудиться, так как поэма пользовалась большим успехом и была размножена в тысячах экземпляров. Вслед за ссылкой Юлии, ее любовников и несчастного поэта вышел указ императора об усилении надзора за нравственностью.

Возможно, в трудное время, когда государству приходится вести войну, самым главным является то, чтобы граждане отказывали себе в любовных удовольствиях. Возможно, в таком воздержании и проявляется патриотизм тех, кто не имеет возможности (или желания) взять в руки оружие. Как бы то ни было, но теперь нравственности стало придаваться первостепенное значение. Борьбу за чистоту душ возглавила сама Ливия.

Расправа с Юлией была лишь началом, лишь отправной точкой для великой борьбы. Ливия знала, что позор внучки, как в свое время позор Юлии Старшей, ранит Августа в самое сердце. И разгневанный Август с готовностью поверит в то, что все беды государства происходят от разврата.

Не рассердилась ли на римский народ Добрая Богиня? Этот вопрос Ливия задала мужу, зная, что он захочет считать правильным ответом — утвердительный. И в самом деле, не решила ли покровительница Рима наказать римлян лишением покровительства? Голод, мятежи в провинциях — это ведь все происходит не само собой, а по воле богов. Всем известно, что в декабре, на празднествах в честь Доброй Богини, знатные римлянки под руководством коллегии весталок приносят ей жертвы. И ничто не может оскорбить Добрую Богиню сильнее, чем если матрона, принимающая участие в этом святом ритуале, на деле оказывается не слишком добродетельна. А как узнать, кто добродетелен, а кто нет?

Ливия предложила Августу простой и изящный выход из затруднительной ситуации. Нужно учредить при коллегии весталок должность главной исповедницы. Все женщины, которые могут быть допущены к таинствам Доброй Богини, обязаны будут подвергнуться тщательному допросу в храме Весты, наедине с главной исповедницей. Уж там-то ни одна распутница не сможет умолчать о своих неблаговидных делишках. Исповедь, разумеется, будет храниться в тайне, ведь главное — это не вывести всех римлянок на чистую воду, а накрепко закрыть некоторым негодницам доступ на таинства. И Добрая Богиня, без сомнения, оценит это.

Конечно, сказала Августу Ливия, на должность главной исповедницы не стоит назначать весталок и даже их верховную жрицу. Они все девственницы и ничего не понимают в женских хитростях и уловках. Исповедницей должна быть опытная матрона, от которой невозможно будет скрыть правду. Ливия сказала, что она советовалась с верховной весталкой, и та во всем с ней согласилась. И даже кандидатуру исповедницы утвердила.

На эту должность, сказала Ливия, будет назначена Ургулания, мать консуляра [51] Сильвана Плавтия. Женщина она добродетельная, преданная Августу и всем сердцем болеющая за благополучие отчизны. Она согласна взять на себя такой титанический труд и к новым обязанностям готова приступить сразу же, как только верховный понтифик, Август, подпишет соответствующее распоряжение.

Ургулания была действительно предана душой и телом, но только не Августу, а Ливии. Когда-то Ливия спасла ее от солдат Августа, это было во время гражданской войны, а муж Ургулании принадлежал к партии помпеянцев [52] . После войны по просьбе Ливии Август не стал преследовать овдовевшую Ургуланию с малолетним сыном и даже вернул ей конфискованное имущество. Ливия обрела наперсницу, которой могла полностью доверяться во всем.

План был таков: через Ургуланию, занявшую должность исповедницы, следовало пропустить всех римских матрон. В храме Весты они расскажут обо всем, и не только о себе, но и о своих мужьях и братьях — все расскажут, если их как следует расспросить. Таким образом, Ливия получит самую надежную и полную информацию о тайнах, замыслах и настроениях всех мало-мальски значительных граждан. И источниками информации станут женщины, причем совершенно не стоит опасаться утечки информации, потому что исповедь не будет подлежать разглашению. Страх перед гневом Весты заставит самую болтливую держать рот на замке.

До следующего праздника Доброй Богини оставался почти год. За это время Ливия рассчитывала полностью выполнить свой план и сделаться подлинной хозяйкой и повелительницей Рима, ибо тот, кто владеет информацией, тот и обладает настоящей властью. Делиться с Августом всем, что ей удастся узнать, Ливия не собиралась.

Таковы были дела в Риме. А на востоке от столицы, на другом берегу Адриатического моря, шла война — самая тяжелая из всех, какие Риму приходилось вести со времени последней из Пунических войн [53] .

По-прежнему армии не хватало продовольствия. По-прежнему она, терзаемая внезапными наскоками и стремительными отступлениями противника, не могла вынудить его к решающей битве. По-прежнему Тиберию приходилось жестоко наказывать солдат, чтобы укреплять дисциплину и искоренять пораженческие настроения. Неимоверно тяжело воевать в стране, где каждый ребенок, каждая женщина может оказаться врагом, и каждый раз, когда ты это узнаёшь, уже бывает слишком поздно, потому что ты получаешь удар копьем или ножом в спину. Солдат должен воевать, зная, что он сражается не столько с людьми, сколько с их варварской дикостью, мерзким образом жизни и ложными богами. Солдат воюет, устанавливая единственно правильный, священный римский порядок. Но если солдат встречает на своем пути не просто орущие толпы варваров, а организованную ненависть, если он понемногу забывает вкус побед и воинской славы, то он поневоле начинает размышлять, задумываться, а все это приводит к ослаблению армии и потере боевого духа.